начальная и две ремесленные, для детей дошкольного возраста — детский сад. Тут же бесплатная столовая для девушек, московских курсисток. Полмиллиона рублей было пожертвовано на колонию для беспризорных детей в Тихвинском имении, полмиллиона на устройство народных домов.
Член Государственной думы А. Алферов после смерти Александра Алексеевича Бахрушина в 1916 году писал в «Русских ведомостях» 7* : «Коренной москвич, почетный гражданин Москвы в ней прожил почти целое столетие. (…) Я знал его уже глубоким стариком, он ходил, опираясь на палку, медленно передвигал ноги, был приветлив и всегда, хотя и с трудом, поднимался с кресла, чтобы приветствовать входящего гостя; взгляд его уже слабых глаз никогда не был рассеян; в них была видна сосредоточенность и работающая мысль. Много лет бывший московским гласным, он надеялся на московское городское самоуправление и все свои щедрые пожертвования направлял неизменно под крыло Москвы. Свои пожертвования он обыкновенно всесторонне обдумывал, вынашивая долго в себе свои предположения. Много пожертвовал на приюты и дело просвещения. Особенно охотно он отдавал свои средства на профессиональное образование. Его интерес к общественному делу оставался вечно живым. (…) Незадолго до своей смерти, в самые последние дни, А. А. очень был обрадован приездом Государя в Государственную думу, перекрестился, пожелал единения Царя с народом, а затем с интересом слушал, когда ему из газет читали думские речи.
Это был очень скромный человек. Он не любил говорить о своих пожертвованиях, и, например, его родной сын узнал о том, что он участвовал своими средствами в создании Московского коммерческого института, только после смерти отца. О скромности Александра Алексеевича говорит его последнее предсмертное решение. Он давно задумал и сделал уже пожертвование на учреждение в г. Зарайске больницы, родильного дома и амбулатории имени Алексея и Наталии Бахрушиных и сыновей. Перед кончиной он выразил твердое желание, чтобы имя Бахрушиных было снято с этого учреждения и чтобы оно называлось «Воимя св. Николая-чудотворца». Он пожелал, чтобы его воля была выражена письменно, и он, уже совсем слабый, потребовал, чтобы ему дали документ на подпись. Я видел эту подпись. Видно, что она далась с огромным трудом угасавшему человеку. Она мало даже похожа на подпись: несколько дрожащих черточек, среди которых только две буквы довольно разборчивы».
Генетический код этой породы людей необычайно устойчив, с восхитительным «однообразием» передаются из поколения в поколение такие добродетели, как скромность, патриотизм, доброта, сердечность, при наличии громадной энергии и целеустремленности. Читая переписку А. А. Бахрушина, создателя музея, изучая его деловые бумаги, поражаешься разнообразию его интересов, объединенных одним общим делом. Идет ли речь о делах фабрики или о покупке той или иной вещи для музея — это деловой человек, с прицельным взглядом, не позволяющий себя провести и надуть. Дело свое он знает хорошо. Трезвость делового человека его никогда не подводила. Сегодня нам очень может помочь изучение такой уникальной человеческой породы, как русские купцы-промышленники. Сочетание деловой хватки, холодной головы, сугубой расчетливости с беспредельной сердечностью, домовитостью, религиозностью, щедростью и создает этот уникальный тип. И книга Юрия Алексеевича в этом смысле замечательная, потому что она как нельзя лучше знакомит читателя с характером русского купечества, его бытом и бытием.
Из дневника В. В. Бахрушиной. 22 апреля 1900 года.
«Сегодня у нас были Сальвини вместе с Чекатто. (…) Удивительно любезен и с большим интересом смотрит собрание, хотя почти все оно состоит из артистов русских и ему, конечно, не знакомых. Спрашивает Леню (А. А. Бахрушина. — Н. С.): «Вы давно этим занимаетесь?» — «Восемь лет». — «Perbacco! 8* Значит, у Вас больше нет никакого дела?» — «У меня большая фабрика, которой я заведую». — «Perbacco!»'
Большую роль в расцвете русской промышленности играл так называемый семейный характер ее предприятий. Дело переходило из рук отца к сыновьям, и те были заинтересованы в наилучшем его функционировании. Семьи были большие, в основном дружные, да по-другому и быть не могло, так как любая ссора и несогласие прежде всего вредили делу. Только благодаря спаянности семьи Бахрушиных после смерти главы рода Алексея Федоровича стало возможным их дальнейшее процветание. То же можно сказать и о других славных купеческих династиях Прохоровых, Морозовых, Мамонтовых, Солдатенковых, Носовых, Щукиных, Боткиных и многих других.
Кроме того, важной являлась и семейная патриархальная атмосфера, царившая на самих фабриках. Ю. Бахрушин рассказывает о порядках, заведенных еще его прадедом, когда рабочие не отчуждались от своих хозяев, а входили как бы в одну большую общую семью. В этом сказывался артельный, созидательный дух производства, издревле существовавший на Руси. Такая сердечность и неформальность отношений во многом способствовали успеху дела. Рабочим важно было знать, что при любых обстоятельствах хозяева о них позаботятся, поэтому не было страха болезней, старости, сиротства. В этом смысле факты, которые нам приводит Ю. А. Бахрушин, достаточно красноречивы. Взять хотя бы судьбу дворника Михеича или незнакомой женщины, случайно повстречавшейся автору, — ей, ребенком оставшейся сиротой, Бахрушины оказали помощь и поддержку. Фабричные территории в Москве не представляли собой лишь место работы, в их состав входили церковь, больница, школа, фабричная лавка, детский сад, иногда и театр. Таким образом, создавалась уже среда обитания, которая объединяла людей и облегчала им существование. Поражает также мудрость и прозорливость П. А. Бахрушина, отпустившего в 1905 году рабочих в свои деревни, дабы не вводились во искушение вседозволенности и распущенности 9* .
Устойчивость характера русского купечества в огромной степени объясняется и его религиозностью, убежденностью, что труд всегда освящен Богом. Религиозность русского купечества почти не знала таких испытаний, которые претерпевали дворянское и разночинное сословия. На примере семьи Бахрушиных, приверженной строгому неукоснительному исполнению своего религиозного долга, можно судить об атмосфере многих купеческих домов. «На свою деятельность смотрели не только или не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели, как на выполнение какого-то свыше назначенного долга» 10* .
Но не всему купеческому сословию было свойственно высокое понимание этого долга перед Богом и людьми. Расслоение внутри этого класса особенно стало ощущаться в начале нынешнего века с появлением крупных акционерных обществ, банков, трестов, молниеносно разорявших мелкие торгово-промышленные предприятия. Со сказочной быстротой богатели ловкие дельцы, которые, не стесняясь, наживались на всякого рода финансовых спекуляциях и которые меньше всего заботились о благе Отечества. «Оба моих деда весьма неодобрительно относились к этим новым явлениям, называя народившихся богачей тунеядцами, лодырями, загребающими деньги чужими руками. Новоиспеченные богатеи с обожанием взирали на американских миллиардеров и стремились во всем им подражать». Слепое подражание Западу никогда не было свойственно Бахрушиным, так же как не были свойственны им замкнутость и сосредоточенность лишь на своем, отечественном. Глубоко образованные, с широким культурным кругозором, они живо интересовались европейскими научными достижениями и перенимали на Западе все то, что могло пригодиться на родине. «За три года до рождения отца дед предпринял длительную поездку за границу, чтобы
