детально ознакомиться с новейшими достижениями западноевропейской промышленности. Не знаю, была ли это его первая поездка в чужие края, но в этот раз он пробыл за рубежом более двух месяцев, детально осматривая кожевенные производства Англии, Франции и Германии и делая ежедневные подробные записи в свою карманную книжечку обо всем виденном. Его интересовало все, касающееся кожевенного дела. Наряду с описанием новых машин и усовершенствованных способов выделки кожи, он записывал свои мысли, возникшие по тому или иному случаю. (…) Из своей поездки он возвратился с большими впечатлениями и разнообразными планами. Основная мысль во всех планах сводилась к тому, чтобы ничего не покупать и все продавать, то есть все необходимое для производства выделывать у себя на заводе и здесь же перерабатывать все отходы. Таким образом возникает собственная клееварка, мыловарка, а затем вырастает уже и мощный суконный завод, не говоря уже о всяких скобяных, слесарных и прочих мастерских».
Когда в своих воспоминаниях Ю. А. Бахрушин говорит о том, что семья его мало жертвовала на церкви, то это не совсем верно. Документы говорят совершенно о другом. «Вчера, 2 ноября, в храме св. Василия Исповедника, что в Новой деревне, было совершено освящение придела в честь св. мученика Александра, сооруженного усердием благотворителя А. А. Бахрушина» (старшего. — Н. С.). «Вчера, 4 апреля, в храме св. Троицы, что в Кожевниках, было совершено освящение главной церкви, великолепно возобновленной усер- дием ктитора 11* А. А. Бахрушина. Древний шестиярусный иконостас, сооруженный около двухсот лет тому назад, вновь реставрирован и вызолочен. Святые иконы возобновлены, стены храма вновь украшены живописью по вызолоченному фону, возобновлена церковная утварь и т. д. (…) Ктитору церкви А. А. Бахрушину была поднесена в дорогом серебряном вызолоченном окладе с эмалью икона св. Троицы с надписью: «Церковному старосте Московской Троицкой, что в Кожевниках, церкви Александру Алексеевичу Бахрушину от признательных прихожан за усердие и труды по возобновлению и благоукрашению этого Храма». При подписании иконы был прочитан приветственный адрес». Так писали газеты в 1900-х годах. Бахрушины строили храмы и в родном Зарайске, недаром все колокола ликующе звонили в их честь, когда они приезжали в свой родной город. Почти при каждом их благотворительном учреждении и в Москве и в Зарайске воздвигались церкви.
Замечательно описаны Ю. Бахрушиным ежегодный торжественный прием Великим Постом в их доме чудотворной иконы Иверской Божьей матери, паломничество к мощам великого русского святого Серафима Саровского, традиционные поездки в торжественные семейные дни в Кремль поклониться московским святыням.
Хочется особо остановиться на ритуальном характере и освященных традициях всей прошлой русской жизни, что придавало ей особую устойчивость и красоту. «По раз заведенному обычаю…» — эта фраза повторяется в воспоминаниях очень часто. Что привлекает во всем укладе старой дореволюционной жизни, так это четкое разграничение прав и обязанностей каждого: в семье, производстве, в крестьянской жизни. Каждый занимался своим делом: крестьяне сеяли, врачи лечили, рабочие трудились на фабриках, женщины рожали много детей и были неутомимыми хранительницами домашнего очага.
Примерно об этом же, но в несколько ином ключе сказал в своих воспоминаниях Г. Адамович о Бунине: «Он был символом связи с прошлым, (…) как с миром, где всему было свое место, где не возникало на каждом шагу безответное недоумение, где красота была красотой, добро — добром, природа — природой, искусство — искусством…» И еще: «…я никогда не мог смотреть на Ивана Алексеевича, говорить с ним, слушать его без щемящего чувства, что надо бы на него наглядеться, надо бы его наслушаться, — именно потому, что это один из последних лучей какого-то чудного русского дня» 12* .
Ю. А. Бахрушин также один из свидетелей, если так можно выразиться, последних дней России, и книга его поэтому приобретает особое, щемяще-ностальгическое звучание. Это как бы песнь уходящей России, ее праздникам, деловой жизни, ее привычкам, причудам, ее традициям. Россия предстает перед нами как единое живое тело, как единая живая душа. Россия как дом, как общий для всех дом, теплый, хлебосольный, расцвеченный живыми и яркими красками. Это особенно ощущается в той части книги, где Ю. Бахрушин описывает путешествие со своим дядей В. В. Постниковым по Смоленской губернии, но мелким дворянским поместьям в поисках предметов старины. Уже тогда, в 1910-е годы, Бахрушины ясно отдавали себе отчет, что это «последняя страница истории дворянско-усадебного быта». Какие типы предстают перед нами, какое вселенское гостеприимство, когда, не спрашивая гостя о цели приезда, сразу начинают его потчевать и предлагать у них пожить, а прощаясь, выкатывают ему в дорогу громадные сыры. Описаны эти люди с некоторым снисходительным юмором, но нам грустно, ибо мы знаем, что потом стало и с их усадьбами и с ними самими. Интересен рассказ о Терлецких, «последышах» старых бар, у которых Бахрушины жили в Гирееве. Весь уклад жизни — барский, допотопный. Повсюду видны приметы уходящего навсегда быта вместе с причудами хозяина, с его разудальством и ширью, с праздниками и фейерверками.
Описание путешествий занимает в книге довольно большое место. Париж, Ницца, Германия, Испания, а также великое множество российских городов и деревень описаны красочно, подробно, со знанием дела. Интересны свидетельства о знаменитых российских усадьбах: Ивановском, Студенце, Новоселках — бывшем имении отца Фета А. Шеншина, впоследствии принадлежавшем дяде Ю. Бахрушина И. Енгалычеву. А от Фета уже тянутся нити к Льву Толстому, Тургеневу, и мы в который раз дивимся тому, насколько в русской жизни было все взаимосвязано и неразрывно. Несомненно, что людям, занимающимся историей русского усадебного быта, будут интересны и подробные исторические описания усадьбы Жодочи, которую посещали?. М. Карамзин,??. А. Вяземский, Д. В. Веневитинов, И. И. Дмитриев, и рассказ о сельце Воскресении, в свое время принадлежавшем А. В. Сухово- Кобылину, где он и жил, будучи под следствием. С большой достоверностью и точностью Ю. А. Бахрушин показывает нам и многие стороны крестьянской жизни, разнообразные человеческие типы, их взаимоотношения. Удивителен рассказ о крестьянах Новоселок, об их умении веселиться, петь, танцевать, о тех крестьянских культурных традициях, которые оказались впоследствии утраченными. Рассказ о талантливой сельской плясунье Марье, о секретах творчества и вдохновения, наверно, один из лучших в книге.
Надо сказать, что воспоминания Ю. А. Бахрушина написаны неровно, не всем фактам, в них изложенным, следует слепо доверять, но это ни в коей мере не говорит о недобросовестности автора, а скорее о его чрезвычайно увлекающейся натуре, склонной к преувеличениям. Но чем была бы память без воображения: сухим изложением, фактографичностью событий, лиц, положений? Мы благодарны Юрию Алексеевичу за эту увлеченность, благодарны за его память, сохранившую мельчайшие детали ушедшего навсегда быта. Мы вместе с ним плывем по этой широкой реке, называющейся русской жизнью, и нам тепло и покойно в ее водах. Как тут опять не вспомнить Ивана Алексеевича Бунина: «Наши дети и внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» 13*
Почти с первых страниц воспоминаний Ю. Бахрушина предстает перед нами крохотная часть этой жизни — события, происходящие на Валовой улице, которая просматривалась из детской дома Бахрушиных. По утрам в воскресенье, пока родители спали, мальчик развлечения ради смотрел в окно. А развлечься было чем: «Это созерцание улицы крепко врезалось в мою память». Конки с лихими мальчишками-форейторами, пожарные в сияющих золотых касках «на звероподобных лошадях», свадебные поезда, похоронные процессии; на
