Пуговка улыбнулась:
– Ладно тебе. Здесь никто не видит. Им нет до нас никакого дела.
Она как-то приосанилась, сбросив с себя налет неофициальности. Выпрямилась. Твердо взглянула ему в глаза.
– Теперь ставлю задачу: возьмешь сумку, – она показала глазами на стоящий рядом черный ранец, – предупреждаю, она тяжелая. Двинешься вдоль этой стены ко второму ряду эскалаторов, возле спуска, на углу, остановишься, только стой возле стены и не оборачивайся. Когда остановишься, возьмешь сумку двумя руками и высоко поднимешь ее вверх. Как можно выше! – Она выдохнула воздух. – Это первое. Второе – с сумкой идти медленно. Отсекай всех людей. По линии движения между мной и тобой не должно никого быть. Уяснил?
Алеша кивнул.
– Вопросы есть?
– Есть.
– Валяй.
– А зачем мне сумку поднимать?
Пуговка усмехнулась.
– Отставить! Вопрос не по существу.
Мальчик обиженно замолчал.
– Ну, ладно, – смягчилась Пуговка. – Так уж и быть, скажу. – Она наклонилась к нему. – Это для того, чтобы подать мне знак. Тогда я к тебе подойду.
– А дальше? – прошептал мальчик.
– А дальше вот что… – Она отклонилась назад и резко проговорила: – Рравняйсь!
Мальчик вздрогнул и выпрямился.
– Смиррна!
Мальчик поднял голову.
– К выполнению задания пррриступить!
Алеша вдруг как-то сжался. Губы его задрожали. На глаза навернулись слезы и он неслышно заплакал.
Пуговка положила ему на плечо руку.
– Ну чего? Чего ты?
Алеша затрясся, прижавшись к ней.
– Алеен, Алееен?..
– Ну, что? Что, мой маленький, что?
– А Юрка правда жив, да?
– Да, жив… Он просто спрятался.
Рыдания мальчика стали тише.
– А… А это ты в той бумажке прочитала, да?
– Да, да, прочитала…
– А почему ты мне ее не показала?
Пуговка погладила Алешу по голове:
– А потому, глупенький мой, что ты там все равно бы ничего не понял…
– А почему? Почему он спрятался?
– Потому, что у него были на то веские основания.
Алеша вытер слезы и встал возле стены.
– Веские основания?
Пуговка с нежностью посмотрела на заплаканного мальчика.
– Веские основания.
– А… – Алеша запнулся. – А… А ты меня потом к нему отведешь? Правда, да?
– Отведу, Алешенька, отведу обязательно. Только задание выполнишь – и отведу.
Алешины глаза засияли радостью:
– Отвечаешь?
– Отвечаю. – Пуговка улыбнулась и щелкнула ногтем большого пальца по зубу. – И зуб на вылет даю.
Алеша довольно хмыкнул, вытер рукавом нос и поднял сумку.
Заплетая ноги, он пошел по спуску, к шумящим внизу эскалаторам. Где-то впереди, у противоположной стены кларнетист заиграл 'Yesterday'. Грустная мелодия разлилась, натянула струнами воздух, затрепетала тонкими ноздрями, зашевелила волоски на зачесанном загривке. Боль и страх. Одиночество, которое вспарывает, режет визгливой циркуляркой грудь. Стать пылью. Распространить себя поверх пляшущих в шаге голов, лечь тонкой паутинкой на взрослую грудь, обвить прозрачными волокнами сетчатку, быть смытой мягким накатом солоноватой слезы, что возьмет неслышно под руку, заговорит о важном, укажет мерцающей рукой с охваченным серебром средним пальцем, увлечет, оставит умирать на холодной асфальтовой дорожке – отпечаток крупной ступни в размягченной зимним недоразумением солнца земле. Стать следом. Впиться в податливую немощь, раздвинуть, растолкать прижатые, схлопнувшиеся комки, утопнуть в подножном гумусе, пошептаться с сонными медведками, прохладно ждущими на неблизкой глубине, рассмеяться, зазвенеть букетом колокольчиков на чей-то немой вопрос. Стать родинкой на чьем-то плече. Выпустить жесткий волос, распространить влияние на все тело, маленькие точки неравномерности, распределить задания, изведать страх.
Алеша поднял над головой сумку.
'Страх блазнит. Очень трудно отказать себе в уничтожении того, кто боится. Он искушает убийцу каждым своим вздохом, каждым быстрым подрагиванием век, тряской поджилок, ходуном ног, ужасом зрачков. Он провоцирует на жестокость. На жестокость, из которой нет выхода. В которой нельзя остановиться. Я буду любить тебя вечно', – Пуговка втянула живот и достала из-за пояса джинсов тяжелый, вороненый револьвер. Щелкнула, сняв барабан с предохранителя. Небрежно прицелилась. Звук выстрела – хлопок петарды.
Люди двигались на подъем, крепко опираясь на ноги. Пружиня. Каблуки стучали по бетонному полу, подошвы шуршали, кто-то заторопился, обгоняя, пнул боком побелевшего мальчика с высоко поднятой над головой сумкой, пошел дальше, а мальчик откинулся к стене, выронил из рук сумку, она упала к ногам, что-то глухо раскололось, раскрылась, показались края смятых намокающих газет, куски желтоватой ваты.
Пуговка развернулась, махнув хвостом волос.
Мальчик сполз по стене и уронил голову на грудь.
Пуговка быстрым шагом пошла к ведущим к выходу из метро эскалаторам.
Возле мальчика остановился какой-то пожилой человек.
Пуговка юркнула под металлической перекладиной и ступила на движущуюся вверх дорожку. Торопливо расталкивая стоящих людей, она двинулась вверх. Кто-то чертыхнулся. 'Что это с ним?' Кто-то наклонился. 'Господи, тут кровь!'
'Лазят тут всякие.' Убрал ногу. 'Простите.' Под ногами медленно разлилось большое желтовато-маслянистое пятно. Начала образовываться толпа. 'Куда ты так летишь?' 'Тут есть медпункт? Бегите, скажите, чтобы позвали врача!' Сверху светило, переливаясь, зимнее солнце. 'Тут в сумке какая-то большая колба разбилась!' В воздухе разнесся резковатый запах горчицы. 'Он же умирает! Кто-нибудь!?' Пуговка сошла с эскалатора. Она провела взглядом по лицами всматривающихся, ждущих кого-то у выхода людей. Улыбнулась. На небе ни облачка. Повела плечами. Пронзительная синь. Весело зашагала по мощеному тротуару, обгоняя неторопливых прохожих. От проезжающего мимо автомобиля на ее лицо отразился солнечный зайчик. Пуговка засмеялась, схлопнула ладонь. 'Поймала! Поймала!' – смеясь, закричала она.
