словно собрался боднуть лейтенанта.
— Сегодня же ночью вы переправитесь через лиман и принесете минометы, — процедил он и, круто повернувшись, вышел.
Дерябин растерянно стоял посреди улицы, опустив плечи. Взгляд его серых глаз был блуждающий.
Подошел Верейкин. Дерябин поднял на него мутные глаза.
Виктор любил Нину. Но никто не знал, даже мы с Толькой, известно ли Виктору, что в его отсутствие Дерябин ухаживал за Ниной. О чем угодно он мог говорить с нами, но когда разговор касался Нины, разведчик умолкал или просто уходил. И мы немножко побаивались его.
Ранило Виктора на Днепре: он тогда со своими разведчиками добывал «языка». Те ночи, когда он уходил на задания, Нина проводила в окопах переднего края. Ждала. Однажды он не вернулся. Тогда девушка сама пошла разыскивать его и нашла на «ничейке». Раненого. Три его разведчика были убиты. С Виктором был и взятый «язык». Тоже раненый. Наставив на пленного автомат, Виктор сидел под самой вражеской колючкой в старой осыпавшейся воронке. Там и нашла их Нина и, перевязав раны, помогла выбраться обоим.
Виктор только что пришел от девушек. На всякий случай я и Толька подошли к ним.
— Всыпал, говоришь? — начал Виктор.
Мы не могли понять, куда он гнет. Дерябин молчал.
— Послушай, Дерябин, идем вместе. Кстати, о Лидке надо узнать, — проговорил Виктор. И по его тону трудно было понять, замыслил он что-нибудь или предлагает свои услуги от чистого сердца.
Минометчик недоверчиво посмотрел на разведчика и, к нашему удивлению, согласился.
— Чего ж, идем. Прихватим двух-трех ребят и пойдем.
Над лиманом нависли тяжелые серые тучи. За тучами пришел ветерок. Тронул прошлогодний жухлый камыш, шелестнул осокой, такой же пожухлой и волглой, мелко заморщинил воду, отчего та стала похожа на стиральную доску, и, тонко заскулив, ушел за деревню в степь.
В районе Новой Одессы гукнула пушка, другая — и опять все смолкло. Только пенился и бурлил Буг, отдуваясь от избытка сил, да в лимане по-прежнему непонятно бормотали камыши.
Когда стемнело, Дерябин и Виктор с двумя солдатами на лодках переправились через основное русло и пошли по узкой косе, отделяющей лиман от реки. Мы с девушками стояли на берегу. Виктор обернулся и помахал нам рукой. На глаза Нины навернулись слезы. Марийка обняла ее за плечи и повела в дом.
Четыре человека уходили туда, откуда, быть может, не вернутся. Виктор это хорошо знал.
Скоро мрак сгустился, настала ночь.
Прошли сутки. Виктор и Дерябин с солдатами не появлялись. За это время под водой скрылась вся коса. Надежды на возвращение не было. Нина больше не выходила из хаты. Толька несколько раз пытался зайти к девушкам, но его быстро выпроваживали.
— Ну, что у них?
— Что? Сидят, — отвечал он, и мы с ним снова шли на берег.
На вторую ночь вода неожиданно спала. Буг вошел в свое русло. Все с облегчением вздохнули. Наконец-то! Но и в эту ночь Виктор и Дерябин не вернулись.
Тогда мы решительно ворвались к девушкам. Надо же как-то растормошить Нину. В доме, где они жили, уже сидело несколько офицеров, в том числе и «сам» — командир полка, сухой майор с черными жесткими усами скобкой.
И мы с Толькой снова очутились на берегу. Рассвет занимался вяло, будто ему не хватало сил раздвинуть глыбы туч. Тянуло холодком.
Вдруг мы заметили на той стороне одинокую фигуру человека. Пошатываясь, как пьяный, он шел по узкой косе.
— Витька-а! — в один голос крикнули мы.
Человек остановился и поднял руку. Сомнений быть не могло. Это Виктор. Но почему он один? Где остальные? Что с ними?
На берег высыпал почти весь полк, вернее — его остатки. Девушки стояли у самой воды отдельной группкой. С ними была и Нина, которая стала за эти дни почти неузнаваемой.
Мы с Толькой переправили Виктора. Он оброс, похудел, глаза ввалились. Вся одежда на нем была мокрая и грязная. Мы ни о чем не расспрашивали его. Девушки помогли ему выбраться из лодки. Виктор подошел к командиру полка, отрапортовал:
— Товарищ гвардии майор, сегодня ночью немцы отступили.
— Хорошо, товарищ лейтенант. А теперь, девушки, он в вашем распоряжении.
Зоя и Люба подхватили Виктора под руки и повели. Рядом с ними, незаметно смахивая слезы, шла Нина.
Вечером того же дня мы снова переправились через Буг и по узкой косе, по той самой, по которой два дня назад уходил Виктор, добрались до другого берега. Там встретили нас Дерябин с солдатами и… наша Лида! Она стояла на самом откосе и улыбалась. Улыбалась, как будто ничего особенного не случилось. Тут же лежал аккуратно перевязанный чистыми бинтами раненый солдат Иван Рубин. Мы не верили своим глазам.
Фарида первая кинулась к Лиде и обняла ее.
— Лидка! — глаза Фариды заморгали часто-часто, а розовые губки скривились, как у пятилетнего малыша, которого ненароком обидели.
Бледное, исхудавшее лицо Лиды оставалось внешне спокойным. Только левая щека ее непривычно подергивалась.
Вот что мы узнали позже.
Немцы были в двухстах метрах, когда Лида и раненый Рубин попали под артналет. Поблизости, как нарочно, не оказалось никакого укрытия, кроме полусгнившей кучи соломы. Туда-то Лида и потащила раненого. И вдруг они вместе провалились в какую-то яму, на дне которой лежали стволы минометов. Раненый, ударившись при падении, потерял сознание. Пока Лида приводила его в чувство, немцы заняли ближнюю улицу. Услыхав над собой чужую речь, Лида осторожно надергала соломы, закрыла дыру, образовавшуюся при их падении. В яме сразу же стало темно. Девушка вытащила из кобуры пистолет — приготовилась к обороне.
Через час бой затих, и она поняла, что попала в ловушку. Наверху шныряли немцы, кричали, ругались.
Рубин очнулся и застонал. Лида зажала ему рот и прошептала;
— Потерпи, отец, здесь немцы.
С этого момента Рубин не проронил ни звука. Лида ощупью перевязала его раны, достала из санитарной сумки завалявшийся сухарь и дала раненому. Но опытный Рубин знал цену этому сухарю и незаметно сунул его в карман. Не смыкая глаз они провели первую ночь.
Рассвет просочился сквозь неплотный настил соломы.
— С добрым утром, Рубин! — сказала Лида и улыбнулась.
В ответ раненый кивнул головой и достал из кармана вчерашний сухарь.
— Позавтракаем, дочка.
Немцы, бродившие по улицам, несколько раз останавливались возле убежища. В таких
