Анатолий Баяндин
ОТЧАЯННАЯ
1
Снаряд выхватил часть бруствера и с грохотом швырнул в траншею кучу раскаленного суглинка. Запахло взрывчаткой и горячей землей.
Пашка высвободил голову из норки, выкопанной в стенке траншеи, поднялся и… удивился. Из лощины поднималась незнакомая девушка. Она глядела себе под ноги, словно собирала цветы.
— Эге-ге-ей! — крикнул он.
Девушка вздрогнула, остановилась.
— Ты что, под снаряд захотела? — рассердился солдат.
Та медленно подняла голову, незлобиво оглядела Пашку, улыбнулась.
— Ладно, в следующий раз остерегусь. А теперь скажи, где тут батальонный блиндаж?
Пашка хлопал глазами, не мог взять в толк: как это девка — и вдруг не боится? И вроде бы необстрелянная. Не понимает, что ли, а может, просто не обвыклась еще?
— А для чего тебе батальонный блиндаж?
— А для того, товарищ гвардеец, что я направлена в ваш батальон. Теперь понятно?
С солдатской бесцеремонностью Пашка разглядывал девушку, пока та, прищурив зеленые глаза, не ответила ему каким-то колючим и тяжелым взглядом.
— Может, хватит? — холодно спросила она.
Солдат смутился. Пашка Воробьев, связной командира второй роты, парень отчаянный и дерзкий, смутился. Виданное ли дело, чтобы он перед дивчиной растерялся, сдал позиции!
— Чего хватит?
Девушке, видимо, надоело препираться, и она, опять опустив голову, пошла вдоль траншеи.
— Да погоди ты, покажу, где КП, — спохватившись, быстро проговорил парень и бросился за ней. Но где-то там, в глубине вражеской обороны, уже нарастал стонущий посвист следующего снаряда.
Девушка сначала вроде бы прислушалась, но потом, когда страшный свист, казалось, повис уже над ее головой, двинулась дальше, глядя себе под ноги. Пашка рванулся к ней и, схватив за ноги, с силой дернул на себя. В ту же секунду грохнул взрыв, пыль и дым окутали траншею. Последнее, что увидел Пашка, — это кирзовые сапоги девушки и упругую гладь ее бедра под плотным обтянувшим ногу коричневым чулком. Сильный удар отбросил их на дно траншеи, поток раскаленного песка хлестнул по лицам — и все закружилось…
Первой пришла в себя девушка. Шумело в голове, в ушах, зыбкий туман застилал глаза. Саднили коленки и локти. Вытянула руку. Рука уперлась во что-то мягкое. В испуге отдернула ее обратно и разглядела покрытое пылью лицо своего спасителя. Глаза закрыты, но веки с черными ресницами вздрагивают. Значит, жив. Она осторожно коснулась его лба, сдвинула жесткие вихры, нащупала на виске пульс. Губы у парня красивые, нос прямой с чуть обозначившейся горбинкой. Пульс немного учащенный, но это не страшно.
А вдруг он ранен?
Девушка подобрала ноги, села. Пилотки на голове не было. Внимательно оглядела парня. Его ноги упирались в осыпавшуюся стенку траншеи. Под правым сапогом виднелся краешек пилотки. Она потянулась за пилоткой, грудью задела парня. И в то же мгновение сильные руки обхватили ее плечи и горячие губы скользнули по ее губам. Закружилась голова, опять зыбкий туман застлал глаза. Она не сопротивлялась. Было и смешно, и сладко, и романтично целоваться под взрывами снарядов, когда смерть сторожит каждое твое движение.
Рука парня протиснулась к ее груди. Это уже не романтика!
Девушка тут же освободилась из цепких объятий.
— Довольно! — как и в тот раз, холодно и ядовито, бросила она.
Пашка словно очнулся. На него глядели зеленые глаза. Плотно сжатые губы не улыбались. И показалось Пашке, что сейчас он получит увесистую оплеуху. Но девушка рывком встала, стряхнула с себя песок, подобрала пилотку, как бы невзначай обронила:
— Подлец! — И пошла.
Широко раскрытыми глазами смотрел Пашка на плотную спину девушки, на широкие бедра, на тяжелые гребни каштановых волос.
И вдруг ему захотелось заплакать. Обида, бессилие перед ее взглядом, желание и стыд — все это шершавым катышом подступало к горлу и спирало дыхание. И, чтобы сдержать близкие слезы, Пашка сплюнул сквозь зубы, выругался зло и грязно.
2
Командир второй роты лейтенант Костя Шкалябин намыливал щеки, когда ему доложили о девушке.
— Пусть зайдет! — взбивая на раздутой щеке желтоватую пену, сказал он.
Прошуршала плащ-палатка, заменявшая дверь, и, пригнув голову, вошла девушка.
— Старшина Киреева! — доложила она, приложив руку к виску. — Назначена санинструктором в вашу роту.
Лейтенант мельком взглянул на прибывшую, взял бритву-безопаску, сдунул с нее воображаемую пыль, сказал:
— Очень хорошо! Садитесь. Устраивайтесь. Жить будете здесь с нами; об отдельной землянке позаботимся позже. — И он со скрипом провел бритвой первую полосу по щеке. — А теперь извините, парикмахеров не имею.
Девушка опустилась на выступ земляного топчана, огляделась.
В землянке горела трофейная плошка, обливая стены обманчивым желто-красным светом. Черная ниточка копоти висела над рваным лоскутком пламени, изгибалась, свертывалась в спираль. У входа в углу стояли два автомата, походная коробка телефона с красным вьющимся кабелем; рядом валялись шинель, накидка и широкий офицерский ремень, продетый в ушки пистолетной кобуры.
Узкий проход упирался в наскоро сбитый дощатый стол, за которым сидел командир роты, жикая бритвой по намыленной щетине.
— Как зовут? — спросил он.
