созрела для разговора.
Дженива улыбнулась и покачала головой. Все же стоит попытаться, подумала она и указала на ребенка:
— Отец? Папа? Патер? — Разве не все ирландские католики знают латынь?
Шина лишь беспомощно смотрела на нее, и вид у нее был обеспокоенный.
Дженива снова улыбнулась, стараясь скрыть разочарование, впрочем, она понимала, что едва ли девушка знает, кто отец Чарли, зачатого, очевидно, в Англии. К тому же без свидетельства матери невозможно доказать, кто отец ребенка. Не так ли рассуждал Эшарт? В любом случае Дженива такое рассуждение не одобряла.
Она принялась пристально разглядывать Чарли, пытаясь найти сходство, но ребенок есть ребенок… Ей показалось, что он с интересом смотрит на нее, и она с улыбкой наклонилась к нему.
137
— Доброе утро, Чарли. Надеюсь, ты сыт и счастлив? Малыш растянул губы и загугукал, словно собираясь ответить, чистый и довольный, он был просто восхитителен.
Встав, Шина протянула ей ребенка, и Дженива, поколебавшись, взяла его, продолжая вглядываться в очаровательное личико. Чарли оказался тяжелее, чем она ожидала, — крепкое жизнерадостное создание.
Она походила с ним по комнате, а затем повернулась к окну. С высоты они оглядели лес, отдаленные деревни и речку, сверкавшую в солнечных лучах.
— Мир, который тебе еще предстоит узнать, малыш. Оказавшись перед окном, Чарли замахал ручками, как будто хотел дотронуться до стекла или, может быть, до огромного мира, находившегося за ним, и тут Дженива вспомнила разговор о приказаниях, поцелуях и гинеях. Глупость, с одной стороны, и опасность — с другой. Одновременно вопрос жизни и смерти для этого ребенка. Сколько же потребуется гиней? Сколько поцелуев? Больше сотни. Возможно, тысяча.
Тысяча поцелуев? А дней?
Странно, но нечестивая часть ее души испытывала головокружительный восторг.
Чарли снова издал какой-то звук и, к радости Дженивы, отвлек ее от этих мыслей.
— Что ты будешь делать, дорогой, когда получишь свои гинеи? Не захочешь ли снова возвратиться в Ирландию?
Нет, так нельзя. Она просто не могла дать такой девушке, как Шина, денег и на прощание помахать рукой — сначала следует обеспечить хоть какой-то надзор опекунов, попечителей… Это представляло массу трудностей, пугавших даже ее.
— Ты настоящая большая проблема, — прошептала она, прижимаясь губами к стеганому чепчику младенца. — Но я не жалею, что взяла на себя заботу о тебе.
Дженива передала Чарли Шине.
— Сколько тебе лет? — спросила она и, указав на ребенка, загнула один палец, а затем указала на себя и дважды загнула пальцы на обеих руках, после чего подняла два пальца. — Двадцать два. — Тут она вспомнила, что сегодня ей исполнилось двадцать три, но это внесло бы путаницу.
— Ты? Сколько тебе лет?
Шина на минуту задумалась, затем три раза растопырила пальцы пухлой руки и подняла один палец.
Шестнадцать. Дженива так и предполагала. Что же ей делать?
В детскую вошла миссис Харбинджер.
— Мисс Смит, — сказала она, слегка присев. Дженива ответила даме таким же образом, надеясь, что это ставит их в равное положение.
— Благодарю вас за прекрасную заботу о Шине и ребенке.
— Это моя работа, мисс Смит.
— Какие красивые колыбели. — Дженива старалась поддержать разговор.
— Красивые. Голубой уже больше ста лет, а кремовую сделали ей под пару, когда у покойной маркизы родились близнецы — младшие брат и сестра маркиза лорд Синрик и леди Элфлед. Хотя все ее называли Эльф, она была озорница не хуже его. Потом колыбель пригодилась для ее ребенка.
— Видимо, в те времена в детской кипела жизнь.
— Так и было. Настоящее счастье после того, что произошло раньше.
При страшном воспоминании Дженива едва сдержала дрожь. Возможно, это была та самая комната, в которой произошло убийство.
Словно пробудившись, миссис Харбинджер поспешно подошла к Шине и потрепала ее по плечу.
— Он очень хорошо выглядит, дорогая.
Дженива окинула взглядом скромно обставленную комнату, но если призраки и не покинули это место, они ничего не сказали Джениве. Однако два дня назад Эшарт предупредил ее, что раздоры между его семьей и Маллоренами начались после убийства ребенка, совершенного здесь.
Дженива вряд ли могла без посторонней помощи разобраться в отношениях двух маркизов, но не скрывалась ли разгадка в прошлом?
Пока же она решила притвориться, что находится в полном неведении.
— А что произошло раньше?
Миссис Харбинджер взглянула на нее так, как будто ей совсем не хотелось говорить об этом, но, как догадалась Дженива, в душе она была настоящей сплетницей.
— У нас здесь много лет назад произошла трагедия, мисс Смит, — понизив голос, с важностью сказала она. — Рассказав об этом, я не выдам никакой тайны, поскольку это всем известно.
— Только не мне, миссис Харбинджер. Большую часть жизни я провела за границей.
— Ну а я была всего лишь младшей горничной тринадцати лет, и меня наняли только потому, что ее сиятельство ожидала второго ребенка. Все шло хорошо, и все радовались, хотя на этот раз родилась девочка. Я видела сама, как маркиз входил в эту комнату и улыбался маленькой Эдит с такой нежностью и любовью! И маленький лорд Графтон обожал ее…
Ага, это о маркизе Родгаре.
— Так что же случилось? — поторопила рассказчицу Дженива.
Лицо женщины вытянулось.
— Ее сиятельство, видите ли, не захотела кормить ребенка — она некоторое время кормила лорда Графтона, но не леди Эдит и даже не захотела брать малютку на руки. У нас была хорошая кормилица, но робкая — ей велели уйти, и она ушла.
— Это леди Родгар велела ей уйти?
— Она умом помешалась, вот и все, что можно сказать. Дженива попробовала задать прямой вопрос:
— Что же случилось потом?
Миссис Харбинджер прижала руку ко рту.
— Она убила невинную малютку, чтобы та не плакала. Дженива вздрогнула.
— Чтобы не плакала? Миссис Харбинджер кивнула:
— Так она сказала. Да, именно так.
— И вы это сами видели?
— О нет, конечно, нет! Неужели же я так бы и стояла рядом, глядя на все это?
— Простите. Просто об этом так страшно думать.
— Вот именно. Иногда по ночам меня мучает мысль, что, если бы я нашла какой-нибудь
