определенно знал, как понравиться людям, и умел уживаться со своей семьей в одном доме. Отчего одни получают этот дар при рождении, а другие – нет? Надо спросить доктора Ренату, когда они встретятся. А это невозмутимое целомудрие! Автобус тронулся, и водитель выключил свет в салоне. Лампочка над креслом светила слишком тускло. Шмидт выключил ее, положил книгу на колени, подозвал кондуктора, чтобы его не беспокоили, расплатился и заснул.
Он проснулся нехорошо, с дурным вкусом во рту. Откуда-то воняло, и Шмидт проснулся именно от зловония. Открыв глаза, он увидел, что рядом сидит какой-то человек. Мужчина его роста, только куда более крупный. Одет в поношенный и грязный, слишком тесный для его габаритов твидовый пиджак той же расцветки, что и у Шмидта. Под пиджаком толстый свитер, как с армейского склада, грязная фланелевая рубашка и дочерна засаленный оранжево- розовый галстук. Человек спал, из его приоткрытого рта сбегала на подбородок струйка слюны. Шмидт сразу подумал, что слюна течет оттого, что во рту у человека почти не осталось зубов, как у стариков-курдов, фотографии которых печатают в газетах. Хотя человек совсем не казался старым, может, чуть постарше Шмидта. Если отвлечься от жуткого рта, у него было хорошее английское или немецкое лицо: глубокие глазницы под крепкими надбровьями, выдающийся нос, небольшие, аккуратной формы уши, прочный череп – пассажиры авиалайнера, попавшего в переделку над Тихим океаном, разом успокаиваются, увидев такое лицо у проходящего по салону капитана. Между ног соседа стояла трость. Человек поерзал на сиденье и выпустил газы. Заряд извергся серией продолжительных взрывов, сопровождавшихся громким урчанием и журчанием в животе. Слабая улыбка облегчения – как у младенца, который только что отрыгнул – на миг осветила лицо пассажира. Запах клоаки был невыносим, но не он, а другая тошнотворная вонь разбудила Шмидта и продолжала мучить его. Может, человек прячет в кармане кусок гнилого мяса или у него гноящаяся рана на ноге или еще где-нибудь под одеждой? Простое скопление старой грязи и пота, думал Шмидт, просто не может так смердеть. И почему в. практически пустом автобусе этот человек сел рядом с ним, вместо того чтобы с комфортом развалиться на двух сиденьях?
Шмидт понял, что нужно удирать. Непонятно только, как. Жирные ляжки соседа занимали все пространство перед ним, а перешагнуть через них Шмидт не отваживался. Видимо, мужика придется потрясти и попросить подвинуться. Так Шмидт и поступил. Человек еще раз выпустил газы и спросил: Кишечник понуждает или мочевой пузырь?
Шмидту показалось, что, говоря это, человек подмигнул.
Ни то, ни другое. Пожалуйста, поднимитесь на секунду. Я хочу пройти.
Фу-ты, ну-ты! Полюбуйтесь-ка, пройти он хочет! А в чем дело-то? Не нравится сидеть рядом?
Он затрясся в смехе и поудобнее устроился на сиденье, положив руки в трикотажных перчатках, каких Шмидт не видел уже много лет, с тех пор как Шарлотта надевала похожие на уроки верховой езды, на рукоять трости. И снова – в этот раз уже не было никаких сомнений – подмигнул Шмидту.
Сэр, я с вами незнаком и не хочу с вами разговаривать. Я хочу только выйти отсюда. Будьте добры, уберите ноги с прохода!
Тот поджал губы: Хю-хю!
Его смех, а может, его рот по странной ассоциации напомнили Шмидту первого судью, перед которым пришлось выступать: тот отклонил – хю-хю – рутинное, не предполагавшее прений предложение исправить возражения против иска. А потом сказал: Вы что, молодой человек, не слышите меня? Сядьте-ка на место! Судья вел себя абсолютно нелогично, и Шмидту стоило тогда большого труда добиться своего, но что делать теперь? Еще час терпеть зловоние и глумление этого бродяги? Вызвать кондуктора, девочку-подростка, что сидит рядом с шофером, и привлечь к делу самого водителя?
Выпустите меня! сказал Шмидт бродяге. Я не могу терпеть. Мне нужно сию же минуту в туалет!
Так-то лучше. А теперь – волшебное слово!
Пожалуйста.
Человек поднялся и вылез в проход. Шмидт стал протискиваться мимо него, и в этот момент бродяга обхватил его руками и, не пуская, поцеловал где-то возле уха. Когда ты вежливый, ты мне нравишься, прошептал он. Я тебя люблю как брата!
В биотуалете Шмидт вымыл руки и лицо. Пробираясь по проходу в начало салона, он глянул на того – как будто дремлет. Водитель, здоровенный негр, слушал карибское ток-шоу из транзистора в кармане рубашки. Места позади шофера были свободны, туда Шмидт и сел. «Попечитель» валялся на полу где-то у покинутого кресла. Шмидт не собирался возвращаться туда, чтобы разыскать грошовую книжку. Едва автобус затормозил в Саутхэмптоне, он выскочил и бросился к парковке у автостанции – и только запершись в своей машине, решился обернуться. Того пассажира нигде не было видно, должно быть, поехал дальше. Шмидт выждал, пока пройдет сердцебиение, завел мотор и выкатился с автостанции на шоссе. И тут в лучах фар увидел – тот, из автобуса, энергично шагал по обочине дороги на восток, помахивая тростью и довольно кивая себе головой.
V
Все утро Шмидт прождал звонка от Шарлотты. Конечно, ей захочется сказать ему, как она рада, что его первая встреча с Райкерами прошла так хорошо. Вот она позвонит и скажет: Папа, я тобой горжусь – ты так здорово выглядел в этом старом пиджаке. А он в ответ расскажет, как они с Ренатой договорились, что на выходных Райкеры приедут посмотреть дом. Шмидт презирал людей, которые, прощаясь с хозяевами в дверях, легко и непринужденно приглашают – приходите поскорее к нам на обед, побывайте у нас на даче, давайте как-нибудь сходим в кино, на пляж и прочее – и тут же забывают о своих словах. Он пригласил Ренату – это значит, у него есть незаконченное дело, которым он немедленно займется, скажем, когда станет писать или звонить ей» чтобы поблагодарить за праздничный обед. Обычно в таких случаях он предпочитал писать, чаще всего на одной из открыток, которые собирал на случай, когда ему вздумается хитро намекнуть кому-то на то или иное событие, но в этот раз, чтобы выказать свое расположение, выбрал звонок. Шмидт чувствовал расположение к этой женщине, он думал о ней. Офис Шарлотты, как предполагал Шмидт, в пятницу после Дня благодарения был закрыт, но она все равно могла пойти на работу, как молодые юристы из «Вуда и Кинга». На миг он представил ее себе в тренировочном костюме и кроссовках, с маленьким аккуратным рюкзаком за плечами – казалось, этот рюкзачок сопровождает ее повсюду, – в который она сложила свои бумаги, йогурт и банан. Впрочем, в любом случае сегодня они с Джоном, наверное, поспят подольше. Глупо ждать ее звонка раньше одиннадцати. Но, с другой стороны, ведь ей, наверное, не терпится узнать, какие у него впечатления от обеда; она, конечно, рассчитывает услышать, что он получил большое удовольствие. Он будет рад сказать ей это, ведь это все равно что потрепать ее по волосам или по щеке, к тому же он старается поладить с Райкерами. В четверть второго Шмидт набрал прямой рабочий номер Шарлотты. Шесть тоскливых гудков, и включается автоответчик: Это «Райнбек Ассошиэйто, мы сегодня закрыты, нажмите единицу и наберите внутренний номер или первые четыре буквы имени сотрудника, которому вы звоните, и оставьте сообщение на голосовую почту. Нет, он не станет записывать для Шарлотты радостный отеческий лепет, которого она, может, и не услышит до самого понедельника. Вместо этого Шмидт решил позвонить ей домой. Неторопливый голос Джона Райкера сообщил, что Шмидт может говорить сколько хочет. Что за черт! Побагровев, Шмидт сообщил в трубку, что это звонил он. Уехали! А может, пришло ему в голову менее обидное объяснение, они еще спят? Именно поэтому автоответчик у них включился сразу же.
