Мне придется стать вашим пациентом? Мне еще не приходилось.
Она рассмеялась.
Вы не можете быть моим пациентом. Психотерапевты не работают с членами собственной семьи. Да я и не стала бы советовать вам терапию: не тот возраст. К тому же вы кажетесь вполне довольным собственной жизнью, если не считать горечи вашей утраты, но она с годами ослабнет. Чтобы пойти к психоаналитику, человек должен хотеть что-то в себе изменить. А вы не хотите, да и к чему вам, если вы сами отлично преодолеете эту черную полосу?
Во рту у Шмидта стало совершенно сухо, как бывало, когда его разозлят настолько, что он не в силах сдерживать эмоции. В стакане оставался полурастаявший кубик льда. Шмидт вытряхнул его в рот и разжевал.
Тогда в чем, сказал он, может заключаться ваша помощь?
В общении. Я помогу вам увидеть какие-то вещи, которые затрудняют вам жизнь, и вы сможете их обойти. Когда я узнаю вас лучше, я буду время от времени встряхивать вас и указывать лучшее направление.
Тут Рената отпустила руку Шмидта и легонько ткнула его в бок.
Вот так. Ничего страшного.
Ее рука вернулась, и прикосновение было теплым и нежным.
У нас с Мэри все было здорово, сказал Шмидт. Я хотел, чтобы она меня пережила. Не знаю, как вам еще – это сказать. Да, Шарлотта вполне верно описала нашу жизнь. Мы были очень близки. Достаточно сказать, что к моменту нашего знакомства мы оба остались сиротами, оба умны, честны и крепко привязаны друг за друга.
А потом? У вас не случилось кризиса отношений после рождения Шарлотты?
Серьезных кризисов не было. Ну разве однажды – после моей глупой интрижки, о которой Мэри нечаянно узнала. Но она не стала из-за этого рушить наши отношения. Обида оставалась, но мы никогда не вспоминали о том случае и не обсуждали его, хотя ее боль, может, до конца так и не прошла. А больше ничего такого.
Ага, значит, женщина. Только одна? Других не было?
Нет.
Ложь. Он позволил Ренате играть его рукой. В его другую жизнь, что проходила, главным образом, в деловых поездках, Мэри не заглядывала. Вечером в отеле, уклонившись от ужина с клиентом или напарником или поскорее закончив такой ужин, Шмидт проскальзывал в бар и, удостоверившись, что все чисто, и коллега не сидит здесь же в укромном углу или прямо у стойки, скрытый фигурой тучного соседа, начинал охоту. Бывали вечера, когда ничего не происходило. Но чаще ему удавалось засечь выпивающую в одиночестве даму. Женщины всех типов: проститутки высокого класса, блядовитые телефонистки, скрытые алкоголички запанибрата с барменом; среди них мог попасться кто угодно: и незамужняя парикмахерша, и библиотекарша, и жена какого-нибудь врача. Сначала пустой разговор, а потом секс в гостиничном номере, о котором он мечтал несколько месяцев, лежа в постели с Мэри. У этих женщин Шмидт получал то, чего до и после Коринн был лишен – радость от секса. Почему? Он никогда не просил Мэри о тех вещах, которых сразу просил у случайных женщин. Но почему же она сама никогда не предлагала их ему?
Нет, повторил он, из-за денег, из-за ребенка и работы мы тоже никогда не ссорились. Никаких кризисов среднего возраста. Мы любили свои профессии и знали, что хорошо ими владеем. У Мэри, конечно, была не такая спокойная работа. Борьба за власть в издательствах бывает свирепая, редактор должен чувствовать в себе силу, иначе он не сможет должным образом публиковать своих авторов.
А Мэри?
Что вы имеете в виду?
Вы ее ревновали? У нее были другие мужчины? Наверное, были – после той вашей измены?
Я не уверен, что она меня ревновала. Наверное, думала, что преподала мне урок, которого я не забуду до конца своих дней – и в некотором смысле, это так. Я больше не дал ей ни одного повода для ревности.
Вполне соответствует истине. Те случайные встречи в отелях никогда не имели последствий: ни подарков, ни писем, ни телефонных звонков. И никакого ослабления супружеского пыла. Абсолютно никаких оснований для ревности.
Ну а Мэри? Были у нее приключения?
Шмидт рассмеялся. Она ослабила хватку, и, воспользовавшись этим, Шмидт провел ладонью вверх по ее руке. Он подумал, не позволить ли себе еще немного подняться вверх – глядишь, наткнешься на грудь.
Приключения на стороне? Я всегда думал, что подобные вещи происходят на Франкфуртской книжной ярмарке и на всех этих издательских конференциях, куда ездят редакторы, или когда прекрасная редакторша едет в двухнедельный промо-тур с писателем. Но Мэри? Она была слишком разборчива и слишком серьезна. Я и представить не мог, чтобы она участвовала в таких сатурналиях. Она не могла бы так быстро решиться. Я всегда был уверен, что после банкета она честно читает рукопись в своем номере, или отсыпается, или пишет Шарлотте очередное чудное письмо.
Еще одна ложь, впрочем, неизбежная для джентльмена. На самом деле Шмидт надеялся, что во Франкфурте, Лос-Анджелесе, Детройте и где бы еще ни делал свои дела и ни искал удовольствий американский книжный бизнес, Мэри предается осторожному промискуитету – вдруг это чудесным образом сделает ее смелее в постели? Как его попытки приучить ее трогать саму себя. Да только она была более чем разборчива – привередлива. Трудно представить, что Мэри не побрезговала бы отдаться кому попало, даже получив верный сексуальный сигнал. А для церемоний ей не хватало времени. Но, может быть, он ошибался. Может, лишь с ним она была такой, а другие мужчины укладывали ее в два счета.
Рената ободряюще похлопала руку Шмидта, гладящую ее локоть, и снова заулыбалась.
Здесь все так непросто, сказала она. Не надо забывать, например, что многих волнует возможность оказаться в постели с незнакомцем. А еще есть, например, садистские фантазии, которые люди, состоящие в браке, не хотят осуществлять со своими супругами. Что вы об этом думаете?
Я уверен, что вы правы. Вы ведь догадываетесь, что обычно я ни с кем не обсуждаю такие вещи, кроме, разве что, одного друга, которого я знаю едва ли не всю жизнь? Зачем мы сейчас говорим об этом?
Думаю, потому, что я вас завела, и вы поняли, что разговор с психоаналитиком о сокровенном может доставлять удовольствие. Сомневаюсь, что у вас много возможностей свободно говорить об этом – только с тем другом, и все. Мы пока особенно не продвинулись, потому что вы не были честны, но, должна сказать, вы меня страшно заинтересовали.
Да что вы? Я думал, я самый заурядный человек.
Это также может быть интересно само по себе. А Джон верно говорит, что у вас с Шарлоттой больше нет родных?
Именно так. Мэри с детства сирота. Тети, которая ее вырастила, уже нет. Мой отец умер, когда мне было сорок с небольшим, мать – и того раньше. У каждого из них есть двоюродные братья и сестры и, пожалуй, какие-то дядья, но мои с ними не дружили. И не поддерживали связь. Не припомню, чтобы на похороны отца приезжал кто-то из родни. С другой стороны, в большой розовой вилле в Уэст-Палм-Бич живет моя мачеха, которая вполне здорова и благополучна и, по ее собственным словам, едва ли не моложе меня!
Джон никогда о ней не говорил, и Шарлотта тоже.
