на юг. Сопровождал санный поезд полуэскадрон драгун с офицером, коему одному был известен секрет груза.
– Сто пятьдесят тысяч рублей, – после долгого молчания сказал Казы-Гирею губернатор Новороссийской и Азовской губерний.
– C‘ est ainsi en effet?! [8] – в сильнейшем волнении воскликнула Анастасия и тут же испуганно прикрыла рот рукой.
– Oui, bien sur, ma amie [9], – невозмутимо ответил ей Потемкин.
Теперь Казы-Гирей пристально посмотрел на нее. Темно-карие его глаза казались черными. Тонкое пламя свечи на мгновение отразилось в них и исчезло. На скулах молодого татарина заиграли желваки. «Неужели это он так смотрел на меня?» – подумала Анастасия.
По знаку Светлейшего все поднялись со своих мест. Обед закончился. Лакеи начали отставлять стулья с высокими спинками, помогая гостям выйти из-за стола. Анастасия услышала, что князь приглашает крымчан продолжить беседу в неофициальной обстановке и перейти в его кабинет, называемый «турецким». Татары согласились.
Потемкин подал Анастасии руку. Она думала, что он сейчас отведет ее к дамской комнате, где она оденется и потом уедет домой, наверное, в сопровождении поручика Мещерского. Но Светлейший направился совсем в другую сторону, и вскоре они очутились в его кабинете.
– Наши крымские гости понравились вам? – спросил князь.
– Странные люди, – ответила она задумчиво.
– Обычные мусульмане, – сказал Светлейший. – Просто вы никогда не встречались с ними ранее. Вы не знаете их веры, их повседневной жизни, их традиций и нравов.
– Почему же? – не согласилась она. – Я видела мусульман. Сначала они скакали в атаку на батальонное каре моего мужа. Потом обратились в бегство. Потом бросали оружие и сдавались в плен. Потом просили у нас хлеб и воду.
– Вы давали?
– Да. Господь всем нам завещал проявлять милосердие к падшим.
– Тогда проявите милосердие еще раз.
– В нем кто-то нуждается?
– Вы произвели неизгладимое впечатление на моих восточных собеседников.
– Ну и что?
– Отдаю должное вашей привлекательности… – Он поклонился. – И все больше восхищаюсь вами.
– А дальше? – спокойно спросила она.
Светлейший помедлил.
– Хотите принять участие в следующем эпизоде нашего праздника? Если вы согласитесь, это будет интересная игра.
– Сомневаюсь, что ваши действия, – причем любые! – можно назвать этим словом. – Анастасия усмехнулась.
– Хорошо, душа моя. Буду откровенен с вами. Сейчас я задумал один экспромт. Я не планировал его. Подсказала ситуация на обеде. Было в их поведении такое… такое… – Князь озадаченно потер подбородок и зашагал по кабинету от окна к двери. – Такое, душа моя, что вызывает у меня недоверие или даже подозрение. Али-Мехмет-мурза более-менее ясен. С ним уже работали. Хотя я бы никогда не поручился ни за одного татарина. А Казы-Гирей… Совершенно новый персонаж. Где он обретался ранее? Почему Шахин- Гирей вдруг отправил его сюда, на переговоры?
– Вы думаете, я смогу найти ответ на такой вопрос? – Анастасия наблюдала за передвижениями Светлейшего.
– Будет лучше, любезная Анастасия Петровна, если они сами ответят. Им надо только немного помочь в этом щекотливом деле…
Губернатор Новороссийской и Азовской губерний снова приблизился к Анастасии и взглянул на нее испытующе. Пусть эта женщина появилась тут недавно. Но она безумно влекла его к себе. Не только молодостью и красотой, но и сильным характером, не по-дамски здравым рассудком. Бесспорно, была в ней какая-то особоя струнка. Отсутствие страха, что ли. А может быть, страсть к приключениям. Он понимал ее очень хорошо и почти не сомневался в том, что она примет его предложение…
Когда шло строительство дворца, Потемкину пришла в голову идея: сделать в нем особую комнату. В ней находились потайной ход с дверью, имеющей вид обычной дверцы платяного шкафа, и ниша, прикрытая большим и толстым хорассанским ковром с проделанными в нем отверстиями для подслушивания и визуального наблюдения. Комната получила название «турецкий кабинет», потому что ее интерьер оформили в восточном стиле. Только низкие диваны вдоль стен, ковер на полу и маленький столик. Еще Светлейший заказал для нее в Стамбуле два кальяна, очень дорогих и красивых.
За комнатой следил слуга – турок Ибрагим, попавший в плен к русским после сражения при Кагуле в 1770 году. Подобно слугам турецкого султана, выполняющим его специальные поручения, вроде удушения шнурками прямо в покоях дворца людей, вызвавших гнев их повелителя, Ибрагим был немым. Потому никто не знал, что по приказу своего хозяина он смешивает табаки – черный иранский и фруктовый турецкий – с гашишем.
Сегодня Ибрагиму слишком поздно сказали, что в «турецком кабинете» будут гости. Один кальян – для Потемкина – с рубиновым мундштуком был у него готов давно. Но второй кальян – для гостей – с двумя изумрудными мундштуками требовал особой заботы. Ибрагим торопливо достал кисет с табаком, пропитанным яблочным соком, торопливо наполнил им глиняную табачную чашечку на верхушке кальяна, торопливо отсыпал туда белый порошок из заветной коробочки.
В следующую минуту ему показалось, что доза велика. Но времени на исправление не оставалось. Турок перемешал смесь, прикрыл табачную чашечку крышкой с отверстиями, положил сверху древесный уголь, смоченный в селитре. Затем поджег его с помощью длинного прутика и сделал пробную затяжку.
Потемкин, одетый в восточный парчовый халат с дивной вышивкой на груди, выполненной золотыми нитями, блестками и стразами, уже входил в кабинет. Ибрагим, низко поклонившись хозяину, показал головой на кальян для гостей и попытался жестами все объяснить, но Светлейший, озабоченный предстоящей беседой, лишь махнул рукой: быстрее уходи!
Явились крымские гости с переводчиком. Губернатор, надевший восточную одежду, кабинет, имеющий такое убранство, и раскуренные кальяны произвели на них приятное впечатление. По приглашению князя они возлегли на диваны. Потемкин придвинул к ним кальян с изумрудными мундштуками, а сам взял рубиновый. Завязалась непринужденная беседа. Обсуждали спуск на воду фрегата «Флора». Али-Мехмет- мурза интересовался техническими характеристиками корабля. Казы-Гирей сказал, что фрегат хорош, но надо не менее трех-четырех таких кораблей, чтобы обезопасить берега Крыма от крейсирования турецких военных парусников.
Вдруг дверь кабинета широко распахнулась. В комнату вошла Анастасия. В руках она держала маленький золотой поднос с тремя золотыми же чашечками. За ней следовал лакей. Он нес поднос гораздо большего размера с кофейником, молочником, сахарницей и блюдом восточных сладостей. Это явление так ошеломило Али-Мехмет-мурзу, что он уронил на пол длинный чубук кальяна и сильно закашлялся дымом.
– Что с вами, достопочтенный мурза? – спросил его князь.
– Сердце мое тает при виде красоты, – ответил посол, наблюдая, как Анастасия с помощью лакея наполняет чашки густым и ароматным напитком.
– Гостям мы рады… – Она подошла к Али-Мехмет-мурзе.
Подавая ему кофе, Анастасия наклонилась очень низко. Татарин впился взглядом в глубокий вырез ее платья. Он мечтал увидеть это и наконец увидел. В легкой полутени грудь красавицы обрисовывалась почти полностью.
– Шайтан! – пробормотал Али-Мехмет-мурза, забыв о кофе.
– Возьмите вашу чашку, – напомнил ему Потемкин.
С таким же поклоном Анастасия подала кофе и Казы-Гирею. Она даже задержалась около него подольше. Двоюродный брат хана, конечно, бросил взгляд за вырез ее платья, но тотчас отвел глаза. Злая усмешка искривила его губы. Вообще отвернувшись в сторону от русской красавицы, он пробормотал сквозь зубы: «Сагъ олунъыз!» [10] Когда она уходила от него, то снова
