подарок для третьей жены крымского правителя. Анастасия рассматривала отрезы дорогих тканей, примеряла золотые и серебряные украшения с бриллиантами, оценивала сервизы из китайского фарфора, любовалась хрустальными блюдами, кубками, вазами, сделанными в Венеции. Попандопулос предлагал ей то одно, то другое, то третье, говорил о скидках для постоянных покупателей. Но она лишь отрицательно качала головой. Все это мог преподнести Лейле и ее венценосный супруг, и ее родители, родственники, придворные. Она же хотела найти для юной художницы из Стамбула особенную вещь, ценную, но в то же время действительно нужную, причем только ей одной.
В конце концов греческий коммерсант привел гостью в свою контору. Он со вздохом открыл дверцу потайного шкафчика и извлек из него плоскую коробку величиной в две ладони, имевшую на крышке замок. Ключ длиной не более полумизинца подходил к нему. Крышка откинулась, и Анастасия увидела… книгу. Но какую! Под переплетом из тисненой кожи были собраны листы тончайшего желтоватого пергамента с цветными миниатюрами, орнаментами и четверостишиями, выведенными арабской вязью по одному на каждом листе.
Анастасия пересчитала эти листы. Их было ровно сорок. Рисунки и орнаменты на них не повторялись. Художник прекрасно изобразил сцены охот, царских приемов, пиров, сражений, а также пейзажи: горы, долины, сады, реки. Но больше всего удались ему цветы самых причудливых расцветок и очертаний.
– Что это? – спросила она, перебирая страницу за страницей.
– Стихи знаменитого пелситского поэта. Его имя Омал Хайям. Жил в отиннатцатом – твенатцатом веке.
– Рукописная книга двенадцатого века? – не поверила Анастасия.
– Нет, конечно. Это – сеснатцатый век. Хутожник Кемалеттин Бехзат. Он был начальником китабхане – книжной мастелской – в Теблизе, пли тфоле Сефефитов.
– Ее цена?
– О, не спласивайте меня о таких печальных фещах!
– Ну а все-таки?
– Фы считаете, книга ей потойтет?
– Безусловно.
– Стелаем так. – Попандопулос снова закрыл потайной шкаф. – Счет за нее я плиложу к сфоему лаполту о послетних событиях в Бахчи-салае. Уфелен, что Сфетлейсый его оплатит…
К обитательницам ханского гарема, как к настоящим заключенным, нельзя было обращаться напрямую. За такую дерзость могли и голову отрубить. Потому свое письмо для Лейлы и подарок Анастасия отдала Шахин-Гирею при их новой встрече. Теперь получить аудиенцию у Его Светлости для нее не составляло никакого труда.
До истории с ядом она была у Шахин-Гирея четырежды. Их беседы происходили всегда в Кофейной комнате. Анастасия даже облюбовала там диванчик-сет, покрытый красно-синим ковром, с парчовыми подушками. Хан обычно садился напротив нее. Им приносили кофе. Прихлебывая этот густой черный напиток без сахара, Шахин-Гирей рассказывал ей о какой-нибудь насущной проблеме в своем государстве, к решению которой он намеревался привлекать русское правительство.
Например, он уже все объяснил госпоже Аржановой про ручное огнестрельное оружие для первого в Крыму регулярного полка пехоты. Требовалось более тысячи однотипных фузей с кремнево-ударными замками. В Бахчи-сарае работали две оружейные мастерские. Но их уникальные изделия, красиво отделанные и потому слишком дорогие, предназначались богатым, знатным заказчикам. К тому же производительность труда в мастерских высоко не поднималась. В месяц они выпускали десять – пятнадцать ружей. Такими темпами хан мог вооружать свой полк лет пять.
Потому Шахин-Гирей хотел просить у императрицы Екатерины II тысячу армейских ружей, пусть старых, ремонтированных, но простых по внешнему оформлению и надежных, и лучше всего – безвозмездно, в дар, так сказать, союзному государству. Анастасия из ведомостей Херсонского арсенала знала отпускную цену на пехотную фузею образца 1758 года – 4 рубля 17 с половиной копеек. Она сказала об этом Его Светлости. Получалось, что подарок обошелся бы российской казне в четыре с небольшим тысячи рублей. Это было вполне сопоставимо с теми финансовыми средствами, которые предназначались для помощи крымскому правителю.
Теперь хан рассуждал о другом своем проекте. Для укрепления денежной системы страны Шахин-Гирей задумал учредить в Кафе монетный двор и чеканить там медные, серебряные и золотые монеты. Человек, знакомый с этим делом, у него имелся – верный соратник Абдул-Хамид-ага из рода Ширинов, учившийся в Турции. Не хватало металла нужного качества. Хан собирался просить о разрешении вывозить в Крым из России, причем беспошлинно, медь, серебро и золото.
Но Анастасия на этот раз слушала хана невнимательно. Вопрос о золоте казался ей несущественным в сравнении с четко определившейся угрозой ее собственной жизни и жизни ее слуг. Она сказала Его Светлости, что хочет продолжить путешествие по полуострову и отправиться к берегам Черного моря: в Инкерман, Ахти-яр и Балаклаву, – а оттуда на купеческом корабле вернуться в Херсон, пока не начался период сильных ноябрьских штормов. Потому на память об их встрече она дарит Лейле книгу четверостиший Омара Хайяма с миниатюрами Кемальэддина Бехзада, сделанную в придворной книжной мастерской в городе Тебризе в начале ХVI века.
При этих словах Шахин-Гирей открыл коробку. Книга ему понравилась. Он перелистывал ее, пристально рассматривая картинки и читая про себя стихи. Хан знал арабский язык, слышал о великом персидском поэте. Анастасия попросила его перевести что-нибудь на русский. Его Светлость выбрал следующее:
Звездный купол – не кровля покоя сердец.
Не для счастья воздвиг это небо Творец.
Смерть в любое мгновение мне угрожает.
В чем же польза творенья? – Ответь наконец!
Невольно поддавшись меланхолическому настроению, они пошли в гарем в гости к Лейле. Но третья жена хана встретила их весело. Она только что закончила рисовать узор для килима и была очень довольна своим новым произведением. Ей замечательно удалось вплести в растительный орнамент, придуманный для будущего ковра, разные исламские религиозные символы.
Анастасия видела, что подарок пришелся по душе юной художнице. На миг их взгляды встретились, и ее черные глаза просияли. Однако перед мужем Лейла держалась спокойно и невозмутимо. Прижав книгу к сердцу, она чуть наклонила голову.
– Ярдымынъыз китабынъыз, Анастасия ханым.
– Алла разы олсун! [50] – ответила Анастасия.
Хан с удивлением выслушал обмен вежливыми фразами и спросил Анастасию, действительно ли она говорит по-татарски. Русская путешественница ответила, что только начала изучать этот язык по учебным пособиям, предоставленным посланником Ее Величества в Бахчи-сарае господином Константиновым, и испытывает трудности, так как грамматика и произношение слишком непривычны для европейского человека. Шахин-Гирей улыбнулся.
– Пусть Лейла поможет вам.
– Для этого нужно время, – ответила Анастасия.
– Разве у вас его нет?
– Очень мало…
Хан поговорил со своей третьей женой по-татарски. Анастасия поняла всего три слова, часто повторявшихся: «чешме» – источник, «таш» – камень, «ел» – дорога. Далее последовало приглашение совершить вместе с Лейлой еще одно путешествие – к источнику Таш-Аир, расположенному в пяти верстах от Бахчи-сарая, в живописной горной местности, где есть скалы с таинственными рисунками и пещеры…
Это был необычный день.
Сначала наступило хрустальное утро. Тихое и ясное утро ранней крымской осени, когда небосвод прозрачен и чист, а солнце светит ослепительно, но совсем не жарко. В ханской карете, запряженной четверкой лошадей, они помчались по пустынной дороге на юго-восток, туда, где в горных ущельях еще прятался туман и в кронах деревьев, радуясь хорошей погоде, начали петь птицы. Анастасия слушала, что говорит Лейла. Вчера весь вечер она читала стихи Омара Хайяма и пыталась перевести их с арабского на
