Дункан опустилась перед ним на колени, прижимаясь к руке губами:
— Серьеженька! Серьеженька! — осыпала она его поцелуями, словно желая навсегда впитать его в себя, в плоть и кровь свою, чтобы он остался в ней навечно!!!
Есенин задохнулся от слез. У него потемнело в глазах. С трудом освободив руку, он, не оглядываясь, направился к двери.
В театре «Острые углы» состоялась премьера нового спектакля.
Под бурные аплодисменты раскланивались довольные артисты, и среди них светилось от счастья лицо Августы Миклашевской, выступившей сегодня в главной роли. Зрители криками «браво» приветствовали ее и режиссера спектакля. Когда занавес закрылся в последний раз, режиссер обратился к актерам:
— Поздравляю! Поздравляю! Быстренько переодевайтесь и ко мне в кабинет, на маленький банкет! — Все засмеялись его шутке и радостно зааплодировали.
Когда за длинным столом, уставленным бутылками и немудреной закуской, собрались уже все участники спектакля, вошла Миклашевская с корзиной цветов. Ее встретили аплодисментами.
— Это от кого такая корзина? — шутливо спросил режиссер, усаживая ее рядом с собой и помогая поставить цветы. — Позвольте, да тут записка! — Он передал ее Миклашевской. — Читайте вслух! Я приказываю!
— Вслух! Вслух, Августа! — подхватили актеры.
— «Приветствую и желаю успеха! С. Есенин», — прочла Миклашевская.
— Браво Есенину! Браво, Миклашевская! — кричали актеры.
— Я его видел в зале во втором акте! — сказал актер Соколов, откупоривая бутылку с вином. — Гутенок, он не зайдет? — спросил он фамильярно, на правах героя-любовника.
— Не знаю, он непредсказуем… — улыбнулась Августа.
— Надо было самой пригласить! Завтра объявлю вам выговор!
Не успели разлить вино по стаканам, как в дверь постучали. Все замерли, услышав голос появившегося на пороге Есенина: «Можно?»
— Входите, входите, дорогой Сергей Александрович! — Режиссер бросился встречать именитого гостя.
— Ба! Я не ожидал, честное слово! — остановился в дверях Есенин. — Гутя… Августа Леонидовна, я вас искал… В гримерке костюмерша сказала, что вы здесь. Простите! — Есенин хотел было уйти, но режиссер, ухватив его за руку, потащил к столу:
— Проходите, Сергей Александрович, присоединяйтесь! Августа, приглашай гостя!
Актеры засуетились, освобождая Есенину место рядом с Миклашевской. Быстро разлив вино, все потянулись к Есенину чокнуться, но Августа встала и, решительно взяв его стакан, твердо заявила:
— Одно условие, друзья! Пить вместо Сергея Александровича буду я, так что кто хочет выпить с Есениным, чокайтесь со мной.
Всем понравилась такая игра.
— Прекрасно, Гутя! Оригинально!
— Молодец! Мне интересно, какая ты будешь пьяная? — шутливо спросил Соколов фатоватым голосом.
— Интересно? Смотрите! — с вызовом подняла она есенинский стакан. — За премьеру! За вас, друзья! — поздравила она всех и добавила: — И за Есенина! — Она залпом выпила до дна, чем вызвала всеобщий восторг. А изумленный режиссер скомандовал:
— Для вас, Миклашевская, антракт двадцать минут! А мы выпьем за нашу премьеру, которая, судя по реакции, прошла успешно, и за героиню нашу, Августу Леонидовну! Ура!
— Ура! — вразнобой закричали актеры.
— Поздравляем вас, Николай Павлович! Вы гениальный режиссер! Таиров вам в подметки не годится! — послышались льстивые голоса актрис.
— Прошу в присутствии гениального поэта Есенина не называть меня гением, хотя мне это безумно нравится! — шутливо парировал Николай Павлович.
Началось шумное застолье актерской братии, когда, захмелев, все говорят громко, не слушая друг друга.
— Спасибо вам, Гутя, — тихо сказал Есенин, — выручили меня, а теперь я вас: вы мне незаметно стакан передавайте, когда опять нальют, я буду выливать. Вон ваза стоит пустая!
Августа согласно моргнула.
— Слушайте последний анекдот про МХТ, — постучал вилкой по стакану Соколов. Когда все чуть-чуть поутихли, он начал хорошо поставленным голосом: — После премьеры «На дне» Качалов при всех подошел к молодому режиссеру, ассистенту Станиславского, Сулержицкому, и спросил, желая услышать комплимент: «Сулер, ну, как я играл сегодня?» Сулержицкий залебезил: «Гениально, Василий Иванович, как всегда гениально! Только…» «Что только?» — нахмурился Качалов. — «Только сцену с Настёнкой, которую я с вами репетировал отдельно, когда Константин Сергеевич заболел… так у меня было ощущение, что вы ее сегодня как-то съели, Василий Иванович!» Качалов, видя, что к их разговору прислушиваются актеры, изрек: «Ты глубоко прав, любезнейший Сулер, у меня тоже ощущение, будто я сегодня говна наелся!»
Актеры зашлись смехом: «Браво, Андрей! Мы впервые это слышим!» Есенин с Миклашевской тоже хохотали, но, отсмеявшись, Есенин заметил:
— Смешно! Но я встречался с Качаловым, дома у него бывал… Он не мог так сказать — он добрый!
— Так это же анекдот, Сергей Александрович! — оправдывался Соколов.
— Талантливый актер! — наклонился режиссер к Есенину. — Кстати, прекрасный чтец! Андрей! — обратился он к Соколову. — Прочти что-нибудь Сергею Александровичу.
— Есенина прочти! — поддержали актеры. — Есенина перед Есениным!
Соколов встал:
— Сергей Александрович, можно я вам прочту ваши стихи?
— Мои? Интересно! И много знаете? — искренне заинтересовался Есенин. Он ни разу не слышал, как его читают другие.
— Много! — обрадовался артист. — Но я хочу прочесть те, что я с эстрады читаю, в концертах: «Письмо к женщине», «Сукин сын», «Собаке Качалова»…
— Давай «Собаке Качалова», — попросил Есенин. — Анекдот про него ты смешно рассказал!
Все затихли. Соколов вышел из-за стола, прихватив с собой стул. Он встал в выразительную позу и положил руку на спинку стула.
— Надеюсь, что про меня тоже анекдот сочинят, как какой-то артист Соколов читал Есенина самому Есенину, — пошутил он и, откашлявшись в кулак, тихо, просто, тепло и нежно начал:
Голос его заметно дрожал от волнения. Оно передалось и всем другим слушающим. Некоторые переживали за своего товарища, поглядывая на Есенина и пытаясь понять, нравится ли ему, как читает Соколов.
