Есенин всегда хорошо читал свои стихи, но в этот раз всем присутствующим стало страшно. Он читал с таким откровением, будто никого не было вокруг — только он и она, его любовь, его заметавшийся «пожар голубой»!
В наступившей тишине Есенин стоял одинокий, неприкаянный и горящим взглядом звал любимую с собой «хоть в свои, хоть в чужие дали». Августа видела, как ему плохо, трудно, и ей казалось, что она сможет, забыв про все на свете, пойти за ним… Но прошла минута томительного ожидания, а она не двинулась с места, просто не смогла этого сделать. Что-то в ее душе было сломано навсегда!
Есенин понял это. Он оглядел всех с грустной улыбкой, словно извиняясь за свою несдержанность, и, виновато опустив голову, молча вышел.
Глава 3
ПОМОЛВКА С СОФЬЕЙ ТОЛСТОЙ
Анна Абрамовна Берзинь, высокая, сухощавая миловидная женщина лет тридцати пяти, занимала высокий пост в Госиздате.
Часто встречаясь по литературным делам с Есениным, она, как и многие другие женщины, окружавшие его, не избежала есенинских чар. С пылкой страстью одинокой женщины, изголодавшейся по мужской ласке, она отдалась ему, когда он проводил ее домой после какой-то вечеринки. Но эта близость не переросла у Есенина в настоящее чувство, чего нельзя было сказать про Берзинь. Под внешним деловым видом партийного работника таилась простая баба со всеми ее инстинктами. На правах друга она принимала активное участие в его жизни: помогала ему в издательских делах и по мере возможности уберегала от скандалов. В глубине души она надеялась, что когда-нибудь у них сложатся серьезные отношения, хотя бы в знак благодарности. Бениславскую она в расчет не брала. Анна была твердо уверена: Есенин хотя и жил у Галины и был с ней близок, но она ему не пара! Но узнав, что Есенин сделал предложение не ей, как она ожидала, а Софье Толстой, внучке самого Льва Толстого, Берзинь, побросав все свои важные дела, примчалась на квартиру к Бениславской, где праздновалась «помолвка». Поднявшись на лифте на нужный этаж, она подошла к двери и услышала прямо-таки органный рев баянов.
В комнате за столом она увидела большую компанию родственников и друзей Есенина. Никто не обратил на нее внимания, все смотрели на баянистов, исполняющих какую-то фугу Баха. Когда оглушительно прозвучал последний аккорд, Есенин, повернувшись, увидел стоящую в дверях Берзинь.
— Анна Абрамовна! Аня! — пьяно закричал он. — Что так поздно?!
— Лучше поздно, чем никогда!.. — весело ответила Берзинь.
— Сказала девушка, садясь на карандаш! — завершил Есенин известный анекдот и протянул ей руку. — Проходи, Анечка, садись!
— На карандаш? — поинтересовалась Берзинь, нисколько не смущаясь.
Гости были по большей части хмельны, а потому всем понравилась ее острота. Есенин зааплодировал:
— Браво, Аня. Люблю смелых женщин!
Пильняк подвинулся, приглашая ее сесть рядом:
— Анна Абрамовна, прошу сюда! Вот, знакомьтесь, Софья Толстая, без пяти минут Толстая-Есенина… или наоборот… в общем, черт их разберет! — сострил он, представляя ей Софью Толстую. Женщины оценивающе поглядели друг на друга и сдержанно улыбнулись. Берзинь налили «штрафную». Она чуть-чуть пригубила и, поставив рюмку на стол, вопросительно и с укором посмотрела на Есенина.
— Да, Аня! Такие дела! — улыбнулся он виновато. — Э-э-эх! Мать ее не замать! — махнул он рукой. — Давай, ребята, мою «Тальянку», — обратился он к баянистам. — Я их, Аня, из театра Мейерхольда пригласил. Ты послушай, какая мощь, орган настоящий! Ну давай, мужики!.. Катька, Илья, запевайте!
Катя с Ильей послушно запели:
Есенин махнул баянистам рукой, и те широко развели меха своих баянов. Рев и стон! Все подхватили:
И снова одни Катя с Ильей на два голоса:
Есенин вскочил и, жестом заставив всех замолчать, один пропел срывающимся голосом:
