Есенин поцеловал Берзинь, обнялся с Наседкиным:
— Спасибо, друг! Следи за Катькой!.. Артистка!.. — засмеялся он, провожая их до двери.
— Пока, Сережа! Я буду держать тебя в курсе всех событий… Держись! — ободряюще и многозначительно мигнула Анна, закрывая дверь.
Постояв, прислушиваясь к удаляющимся по коридору шагам, Есенин медленно подошел к окну и, кивнув клену, грустно улыбнулся:
— Ну, вот мы и остались с тобой одни!
И клен словно услышал его, закачался, замахал ему ветками: «Держись, Сергуха! Еще поживем!..»
Глава 12
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Письмо Софье Толстой принес Илья. Крутанув несколько раз ручку звонка, он стал ждать. Послышались шаги, и недовольный голос матери спросил:
— Кто тут?
— Письмо вашей дочери от Сергея Есенина из больницы Ганнушкина, — громко сказал Илья. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась.
— Давайте, — высунула руку Ольга Константиновна и, забрав записку, захлопнула дверь. Илья постоял немного и, довольный, что выполнил поручение, побежал большими шагами вниз по лестнице.
Ольга Константиновна вошла в комнату дочери и положила перед ней на стол сложенный листок.
— От твоего мужа… Был его брат. Кажется, сказал, что Есенин попал в больницу Ганнушкина! Допился!
Софья быстро развернула письмо. Прочтя до конца, она выронила его из рук и тяжело задышала. Лицо исказилось от ярости. Софья зарыдала и бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку.
Ольга Константиновна тоже прочла.
— Боже мой, боже мой! — воскликнула она. — Как он может так? Ты дала ему крышу над головой, этому пропойце, бродяге без роду, без племени!.. Я знала, что этим все кончится! — качала она головой. — Плебей!!! Мурло неблагодарное! Так знай, я очень рада! — злорадно прошипела было она, но снова сорвалась на крик: — Хам! Написать такое жене, графине Толстой! Раньше на дуэль вызывали за такое!
Софья повернула к ней заплаканное лицо.
— Перестань, мама, не мучай меня, мне и так больно!.. Все, что он написал, — правда!
— Какая правда, Соня? Где тут правда? — возмущалась Ольга Константиновна. Софья резко села и стала истерично выкрикивать в лицо матери всю свою боль, весь свой гнев:
— С Пильняком я жила до него?! Жила, пока тот не бросил!.. Подумаешь, внучка Толстого!.. Происхождение кружит голову: я Софья Толстая, как же остаться вне литературы?! Вот я и охотилась за литераторами! Из постели Пильняка прыгнула к Есенину! Сразу, не задумываясь, потому что он Есенин… Есенин! — взвизгнула она. — Есенин и сейчас, и на века! А я что?! Что?! Одно звание: внучка знаменитого старца… да еще и ноги волосатые! — задрала она юбку выше колен. — Как у деда, Льва Николаевича!
— Прекрати истерику! — стукнула ладонью по столу Ольга Константиновна. — Вы… ты потомственная графиня Толстая, и этим все сказано!
Послышался звонок в дверь. Ольга Константиновна встала:
— Возьми себя в руки, кто-то пришел! — Она вышла в прихожую и открыла дверь, от расстройства позабыв спросить кто.
На площадке стояли два человека в кожаных куртках.
— Здравствуйте! Мы из ВЧК, — сказал, улыбнувшись, один из них и протянул Ольге Константиновне свой мандат.
— Здесь живет гражданин Есенин? — спросил другой чекист, без приглашения входя в квартиру и бесцеремонно отодвинув в сторону хозяйку.
— Кто тут, мама? — вышла в прихожую Софья, вытирая платочком слезы.
— Вы Толстая-Есенина Софья Андреевна, так? — спросил улыбчивый чекист.
— Да, я жена Есенина… а в чем, собственно, дело? — испуганно посмотрела она на мать.
— Мы пришли за вашим мужем, — радостно объявил чекист.
Другой, обойдя уже всю квартиру, доложил:
— Его тут нет, товарищ Ходов.
— А где же ваш муж? Где Есенин? — перестав улыбаться, спросил чекист, которого напарник назвал Ходовым.
— Не знаю, он не ночевал дома, — пожала плечами Софья.
— А вы тоже не знаете? Простите, как вас величают? — спросил он Ольгу Константиновну.
— Ольга Константиновна! — поклонилась она. — Откуда мне знать, где может быть Есенин? Наверное, пьянствует по кабакам со своими друзьями! Где же еще ему быть?
Чекист Ходов достал из кармана какую-то бумагу.
— Вот ордер на обыск. Покажите вещи!
— Вы не имеете права, — пыталась протестовать Софья, но чекист снова заулыбался.
— Имеем, гражданочка, мы все имеем! Это чьи чемоданы? — заглянул он в темный чулан. — Осмотри, Шубин!
— Слушаюсь! — Чекист грубо вскрыл один чемодан, вывалил содержимое посреди прихожей, переворошил все, открыл второй, третий. — Глядите, товарищ Ходов, иностранное все!
— Есенин долго жил за границей, все это им куплено на свои гонорары! Это что, запрещено? — защищалась Софья.
— Нет-нет, все в порядке! — усмехнулся Ходов, глядя на учиненный ими беспорядок. — Ты, Шубин, книжные шкафы осмотри… Бумаги…
— У-у-у! — протянул недовольно Шубин. — Да тут у них в квартире книг этих… бумаг всяких, черт ногу сломит! Месяц копаться будем!.. Ну что, начинать?
— Это библиографическое наследие Льва Николаевича Толстого, господа товарищи! Ваш Ленин сказал про Льва Николаевича: Толстой — это зеркало русской революции, — вовремя нашлась Ольга Константиновна. — Кроме того, никаких бумаг Есенина у нас нет и быть не может!
Услыхав про Ленина, чекисты переглянулись.
— А вы что скажете? — обратился к Софье Ходов.
— Все его рукописи… сейчас… в Госиздате, — придумывала Софья на ходу, — собираются издавать полное собрание его произведений, а больше ничего… никаких…
— Ладно, проверим! — согласился чекист Ходов и неожиданно спросил, точно запамятовал. — Так куда, вы говорите, уехал Есенин? С кем?
Софья даже растерялась. Она твердо помнила, что ничего подобного про Есенина не говорила.
— Я… я могу только предположить… Его сестра Екатерина Александровна вышла замуж за поэта Наседкина…
— Василия Наседкина? — уточнил Ходов.
— Да… Возможно, он ночует там… Не знаю!
— Спасибо! Проверим, — снова стал улыбаться чекист Ходов. — Ладно, Шубин, пойдем! А если Есенин объявится, позвоните в ЧК, иначе вас обвинят в укрывательстве. Вам все понятно, мадамы? Проводите нас… мамаша! — попросил он Ольгу Константиновну. — Что это дочка ваша такая зареванная, а?
— Голова болит… у нее часто голова болит последнее время, — придумала Ольга Константиновна.
— Это от большого ума: внучка Толстого, шутка ли! А у вас голова не болит? — хитро прищурился
