— А кто тебя интересует, браток?
— Да поэт один… с кудрявой головой, он не здесь? — схитрил Шубин.
— С кудрявой, говоришь? Тут, — кивнул санитар.
— А может, пока они там с начальством разбираются, гляну я, браток?
— Нельзя, влетит мне.
— Да я мигом! — умоляюще посмотрел Шубин на санитара.
— Ладно, дай папироску!
— Да возьми всю пачку!
Санитар отпер дверь в отделение буйнопомешанных.
— Только тихо! — предупредил санитар и повел чекиста по коридору. Дойдя до двери, из-за которой раздавались голоса, санитар остановился и открыл наружный засов:
— Вот тут у нас поэт. Входи, не бойся, он не буйный! Вон твой кудрявый!
В палате находилось двое больных. У окна сидел человек, очень похожий на… Пушкина: с такой же шапкой кудрявых волос, с реденькими бакенбардами на лице. Он вдохновенно что-то писал пальцем на подоконнике, время от времени принимая позы с известных портретов Пушкина. Неожиданно сзади послышалась визгливая картавая речь. Лысенький верткий человечек с козлиной бородкой обратился к чекисту:
— Спасибо, что вы пришли, Феликс Эдмундович! Прикажите расстрелять Пушкина! Я заказал этой сволочи новый «Интернационал» большевистский! А он саботирует, проститутка! Встать! Встать, когда с тобой вождь международного пролетариата разговаривает! — Он схватил «Пушкина» за кудри. — Встать, обезьяна!
— Пустите, ваше величество! Я сочинил!
«Ленин» отпустил «Пушкина».
— Читай, контра, пусть товарищ Дзержинский послушает.
«Пушкин» залез на тумбочку и, встав в позу памятника, заорал:
— Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа!.. — Он запнулся: — Нет! Нет! Нет, весь я не умру! Нет, весь я не умру! — зарыдал он. — Я не умру! Не умру-у-у!!!
— Не умрешь, Пушкин, не умрешь, — успокоил его санитар, снимая с тумбочки и укладывая на кровать, как ребенка.
— Вот видите! — ткнул «Ленин» вконец обалдевшего чекиста вытянутой рукой. — Разве можно с такими слюнтяями совершить мировую революцию, я вас спрашиваю, Феликс Эдмундович? Передайте Троцкому, Сталину, Зиновьеву и Каменеву, всем нашим соратникам: я ухожу в подполье! В подполье! — Он юркнул под кровать. — И пока Пушкин не напишет новый гимн мировой революции, я не выйду отсюда… Не выйду!
Чекист попятился к двери и выскочил в коридора:
— Не-е-ет, браток! Я не могу слушать! «Ленин» такое несет!!
— Так он же дурак!
— Дурак-то дурак, да уж больно здраво рассуждает… Надо же, в цирк ходить не надо!
— У нас каждый день такое.
— Как вы сами тут не свихнетесь? — покачал головой чекист.
— Да мы привыкшие, — снисходительно улыбнулся санитар и, достав подаренную пачку папирос, закурил. — Ну, еще поглядишь?
Чекист нерешительно переступил с ноги на ногу, но любопытство взяло верх.
— А тут кто? — кивнул он на противоположную дверь.
— Тут сам Господь Бог… — усмехнулся санитар, глубоко затягиваясь.
— Кто-о-о? — Лицо у чекиста вытянулось.
— Иисус Христос! Слышишь, проповедует? Второе пришествие!
Чекист приложил ухо к двери.
«Возрадуйтесь, православные, я пришел к вам, чтобы взять на себя грехи ваши перед отцом моим! Осените себя крестным знамением, падите ниц и повторяйте за мной: иже еси на небесех! Да святится имя твое! Да приидет царствие твое! Ныне и присно и во веки веков! Аминь!»
Чекист осторожно заглянул в маленькое окошечко в двери и отпрянул, крестясь:
— Тьфу ты, черт! Надо же, похож! Как и те… Ленин с Пушкиным. А что, бабы тоже есть у вас? — спросил он, закуривая.
— А как же! И бабы есть! Вот здесь Офелия! — Санитар смело открыл дверь в палату. — Не бойся, она тоже тихая, только плачет все время. Где ты, Офелия?.. Она артисткой была, говорят, уж больно хорошо Офелию играла и на этой почве свихнулась… Мать честная! Господи! — Он увидел девушку, повесившуюся на спинке кровати. — «Помяни меня в своих молитвах!» — перекрестился санитар и бросился из палаты по коридору. Чекист за ним.
— А Есенин где? — спросил он на бегу.
— Есенин? Ой, тот в буйном отделении… на втором этаже…
Санитар без стука вбежал в кабинет Ганнушкина.
— Петр Борисыч, Петр Михалыч! Беда! — произнес он запыхавшись. — Офелия повесилась!
Ганнушкин отдал справку Ходову:
— Извините, товарищ, у нас несчастье! Не смею задерживать! Пойдемте, Петр Михайлович.
Все торопливо покинули кабинет. Озадаченные чекисты вышли на улицу и сели в машину. Ходов прочел справку вслух:
— «Больной Есенин С. А. находится на излечении в психиатрической клинике с двадцать шестого ноября сего года по настоящее время. По состоянию здоровья не может быть допрошен в суде. Проф. Ганнушкин».
— Я проверил, товарищ Ходов, санитар мне все показал.
— Хвалю за инициативу, Шубин. Поэта видел?
— Видел. Полный дурак!
— Есенин?
— Нет, Пушкин. Псих. И Ленина тоже видел: дурак дураком! Такое несет! В подполье ушел.
— Ты сам чего несешь? Какой Ленин? Он умер!
— Да, конечно, тот умер, а этот просто псих! — хохотнул Шубин.
— А Есенин? Правда у него белая горячка?
— Во-во! У Есенина — горячка! В буйном отделении он. Как тут не свихнуться… с такой тещей!.. У меня такая же, ведьма!
— Закрой рот, Шубин! За психушкой надо понаблюдать! Есенина все равно брать придется!.. Ну, трогай, — приказал Ходов шоферу, когда тот завел мотор.
Глава 13
РАСПЛАТА
В кабинете Велинова на Лубянке раздался телефонный звонок.
— Слушаю! Здравствуйте! — Лицо у Велинова от неожиданности окаменело. — Полковник Хлысталов? Как вам сказать… Дружим… давно дружим… Нет, расследование ему никто не поручал… Да, его инициатива… Любит Есенина… У него отец был репрессирован за пение есенинских песен… Рос сиротой… работать пошел рано… Я уже говорил с ним. Нет, он считает это делом всей своей жизни… Нет! После гибели семьи в авиакатастрофе замкнулся. Стал какой-то упертый… Слушаюсь, товарищ секретарь, примем все меры!.. Обязательно доложу! До свиданья! — Велинов положил трубку и, вынув платок, долго и тщательно вытирал вспотевшую шею. Потом встал из-за стола, подошел к окну и долго глядел на «железного Феликса», стоящего в центре площади.
— Ах, Эдик, Эдик! — с досадой проговорил он. — Вроде бы все успокоилось!.. Документы, которые несколько лет собирал Хлысталов, у него выкрали. Было предпринято несколько попыток устрашения. Ну, не
