сдвинул Есенин меха тальянки, налил себе водки и плеснул в рот, словно хотел погасить вспыхнувшее в душе пламя.
— Ой, Сергей! Что это вы спели? Страшно-то как! — зашмыгала носом девица.
— Частушки небось рязанские, да, Сергей? — снисходительно улыбнулся Устинов, пытаясь сгладить впечатление от песни.
— Частушки, только не рязанские! — помрачнел Есенин.
— Ни хрена себе частушки! Да за такие частушечки по нынешним временам по головке не погладят! — пробасил Приблудный, с восхищением поглядев на Учителя. Не остался в стороне и Клюев, ехидно подлил «лампадного» масла в огонь:
— Погладят, голубок, погладят, только против шерсти да с головкой! Ну, да наш Сергун не боится, не из таковских!.. — захихикал он, умиляясь на Есенина.
— Это песня антоновских бандитов. Они пели ее, когда их Тухачевский уничтожал. Да, Сергей, это их песня? — спросил, хитро прищурясь, Эрлих.
— Ну, раз знаешь… — развел руками Есенин и побледнел, повернувшись в сторону двери и прислушиваясь: — Тихо! Нас подслушивают!
Все затихли.
— Брось, Сергей, тебе показалось! — махнул рукой Устинов. Но Есенин стремительно подошел к двери и резко открыл ее. В коридоре, схватившись за лицо, взвыл чекист, что преследовал Есенина последнее время. Есенин озверел. Он схватил чекиста за горло, повалил и стал душить:
— Ах ты гнида гэпэушная! Задавлю, сука!
Чекист захрипел, в отчаянном рывке повалил Есенина и вырвался из его рук. Подоспевшие Устинов с Эрлихом обхватили Есенина и утащили в номер, а чекист, подобрав фуражку, бросился прочь по коридору. Спустившись на первый этаж, он вбежал в комнату коменданта.
— Вляпался! Попался! — сипел он, потирая шею. — Есенин застал меня у двери номера… Я слушал, как он бандитскую песню пел… И вдруг он выскочил… дверью по лбу… За горло меня, гад! Еле вырвался!
Сидящий за столом коменданта гостиницы Блюмкин — а это был он, Есенин не обознался тогда на вокзале — презрительно процедил сквозь зубы:
— Он взял тебя за горло?.. А оружие при тебе?
— При мне… вот, — показал наган чекист. Блюмкин улыбнулся ядовито:
— Почему же ты его не застрелил? Он же напал на тебя! По уставу ты должен был применить оружие… застрелить на месте: ты же при исполнении!.. Знаешь, что тебе грозит в этом случае, стоит мне доложить? — Он кивком головы указал наверх.
— Уволят?.. — неуверенно ответил чекист.
— Уволят из жизни, понял?
— Понял, товарищ Блюмкин!
— Исаков, — зло поправил Блюмкин.
— Понял, товарищ Исаков! Я прошу вас, поверьте, больше ошибки не будет! В следующий раз рука не дрогнет! Отца родного не пощажу! Только не докладывайте, — трясся от страха чекист.
— Хватит! Выпей водки, успокойся! Сиди здесь и не попадайся больше Есенину на глаза. Я дам команду, будь начеку!
Глава 16
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
В наступившем перерыве работы XIV съезда Сталин пригласил к себе своих сторонников: Кирова и Чагина, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Прохаживаясь по кабинету с трубкой в руке, он неторопливо излагал свои соображения.
— Троцкий своими «Уроками Октября» дискредитирует Ленина как главного руководителя восстания и партию, организовавшую его. Я не прав, Сергей Миронович? — остановился он около Кирова.
— Правы, Иосиф Виссарионович! Всем известно, решающая роль в перевороте принадлежала практическому центру по руководству восстанием: Свердлову, Сталину, Дзержинскому, Бубнову и Урицкому.
Услышав свою фамилию, Сталин довольно улыбнулся в усы и продолжал:
— Особенно мне не понравилось его утверждение о том, что Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора. Троцкий говорит о Ленине как о самом кровожадном из всех кровожадных большевиков. А сам в стороне! Это возмутительно!
— Иосиф Виссарионович, в Тифлисе Чеидзе показывал мне письмо Троцкого к нему. В письме он очень резко отзывался о Ленине, — вставил Чагин, уловив момент, когда Сталин раскуривал трубку.
— Вы не помните, что конкретно? — прищурился на него Сталин.
— Помню дословно: «Здание ленинизма построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения». Кроме того, в письме Троцкий назвал Ленина «профессиональным эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении».
Сталин, улыбаясь, покачал головой.
— Вах! Какая память у вашего второго секретаря, Сергей Миронович! Я считаю, товарищ Чагин, вы должны выступить двадцать девятого на съезде! Я попрошу председательствующего дать вам слово. Процитируйте товарища Троцкого, пусть порадуется троцкистско-зиновьевская оппозиция и примкнувшая к этим политическим проституткам старая партийная блядь, Крупская! Пусть у нее совсем глаза вылезут из орбит. Ха-ха-ха! — засмеялся он своей остроте.
Киров с Чагиным тоже от души захохотали. Сталин отошел к столу, выбил пепел из погасшей трубки и неожиданно поинтересовался:
— Сергей Миронович, как там Есенин на Кавказе? Вы встречались с ним?
— Да, Иосиф Виссарионович. Мы взяли над ним шефство.
— По части выпивки? — добродушно улыбнулся Сталин.
— И по этой части тоже… Сергей Александрович много и плодотворно работал. «Баллада о двадцати шести» просто на голову выше поэмы Маяковского!.. Много лирических стихов… Да вот Петр Иванович знает
