— Так не только ты считаешь. — Оля выразительно посмотрела на меня.
— Что же, правильно, — подтвердил ее муж.
— Дмитрий Александрович знает, о ком я говорю… Конечно же, речь шла о Ларисе.
Я глупо улыбался и не знал, что делать. С официанткой рассчитался, с Юрловым вроде бы попрощался и стою, как дурак, жду чего-то…
— Понимаешь, Игорь, мы лежали с Ларисой в больнице, ну с той библиотекаршей…
— Как же, помню.
— Чудная девчонка! — Оля словно рассказывала мужу, но я понял, что ее слова предназначались мне. И только мне. — Спрашивает меня Лариса: можно ли любить двоих?
— Как это? — удивился Игорь.
— Вот так. Двоих одновременно. Юрлов обернулся ко мне:
— Чушь какая-то, правда? У женщин иногда бывает… — Он рассмеялся. — Любить двоих!
— Ты вообще о всех женщинах невысокого мнения! — вспыхнула Оля.
— Действительно, — смеялся Игорь. — О всех, кроме одной. Или ты хочешь, чтобы я обожал всех?
Я не знал, радоваться тому, что сказала Оля, или нет? Но мое сердце било в литавры…
— Она хорошая, чистая девушка, — сказала Оля и почему-то мне подмигнула. — Можно кое-кому позавидовать…
Я еще раз попрощался с супругами и побежал в свой вагон, прямо в купе к проводникам.
— До Юромска следует без остановки, — ответил на мой вопрос проводник. — Теперь поезда несутся как угорелые. Раньше, например, останавливался в Будаеве. Гусей выносили, арбузы соленые… Нынче ни гусей тебе, ни арбузов. — Проводник удрученно вздохнул. — Как на самолете. Ни людей не увидишь, ни товару. Я вот в Среднюю Азию еще ездил. В Ташкент. Там на каждой станции свой особый смысл был. В Темуре дыни покупали, здоровенные, в пуд весом. Пахучие, сладкие! В Аральске — копченого леща, балык выносили. Подъезжаешь к Оренбургу — курей вареных, картошечку с луком и соленые огурчики. — Он еще раз вздохнул. — Охо! Техника, скорость! Все как будто о людях думаем, экономим человеческое время. А всю эту прелесть зачеркиваем. Подумаешь, сократили путь на несколько часов, Спроси у любого пассажира, хотел бы он отведать будаевских гусей или там аральского балычка? Еще как! Нет, мчимся, мчимся. Куда, спрашивается, спешим? На кладбище? Так все равно там будем… А тебе что купить надо на станции или телеграмму послать?
— А так просто интересуюсь.
— Потерпи до Юромска. Скушно, стало быть?
— Малость. Проводник подмигнул:
— А с тобой едет не родственник? Это он про Арефу.
— Нет, — сказал я.
— Подозрительный. Одежда необычная…
— Артист. В кино снимается. Обживает костюм.
— Да, да, да, да, — зацокал языком проводник. — Думаю, где его видел? Я, между прочим, так и решил…
Я зашел в свое купе. Арефа спал на спине, подложив под голову руки. Мне ничего не оставалось делать, как самому завалиться на свою лежанку.
26
Проснулся я с тяжелой, смурной головой и отвратительным привкусом во рту.
Арефа, словно поджидая, когда я открою глаза, тут же выглянул с верхней полки.
— Через час Юромск.
Ему, наверное, было скучно одному, и теперь он обрадовался. Я сел, взял со столика стакан с чаем. Остывший. Молодец, Арефа, позаботился.
— Знаете, кого я встретил в вагоне-ресторане? Отца Леонтия.
— Я слышал, будто он уезжает от нас. — Денисов спустился, присел рядом.
— Уже едет.
— С ним, значит?.. — подмигнул Арефа.
— Да, обмыли. — Я потер лоб, виски. — Голова как неродная.
Арефа вынул из-под сиденья бутылку пива и поставил на столик.
— Выпей. Полегчает…
— Не-е, — отмахнулся я.
— Не бойся. Это единственное лекарство. — Он сам откупорил бутылку и налил пиво в стакан из-под чая. — Зачем мучиться?
Я стал цедить пиво.
Солнце, большое и багровое, мчалось параллельно поезду на размытом горизонте, чиркая по верхушкам столбов.
— Арефа Иванович, вы уверены, что мы застанем Дратенко?
— Застанем, — кивнул Денисов. — Он свадьбу затевает. В Юромске и будет играть. Приглашения разослал…
Неужели у Васьки чиста совесть, если он спокойно готовится к свадьбе, да еще всех известил об этом? Или так сумел спрятать концы, что ему плевать на всех и вся?
— А чем он занимается?
— Говорят, большой делец. — Арефа закурил, видимо размышляя, стоит ли откровенничать. — Я, правда, точно не знаю, но будто зимой он возит на Север фрукты с Кавказа, летом промышляет скотиной, лошадьми в основном… Да мало ли можно найти выгодных занятий? Как говорится, у каждого Гришки свои делишки.
— А попасться не боится? Это ведь до поры до времени.
— Пока не попадался.
— Не понимаю таких людей. Мне кажется, риск себя не оправдывает. Честное дело всегда надежней, с какой стороны ни подойти…
— Таких, как Васька, трудно приучить к нормальному труду. С малолетства к махинациям приучен. Отец его занимался спекуляцией. Старший брат…
— Арефа Иванович, а почему о цыганах такая молва? — перебил я его.
Он задумался.
— Да как тебе сказать? С одной стороны — трудяги, умельцы, которые даже при королевских дворах в Европе славились. Были настоящие, всемирные музыканты, но находились и дельцы. У нас даже есть легенда, почему цыгане такими были. Не слышал?
— Нет, не слышал.
После некоторой паузы Денисов начал рассказывать:
— Случилось это бог знает когда. Решил всемогущий Иисус наделить людей ремеслами. Ну и послал за цыганом святого Петра. Тот искал цыгана недолго, потому что цыган лежал в своей халупе, на краю села, лежал прямо на земляном полу, на соломе, и гонял с живота мух. «Что ты делаешь, морэ?» «Морэ» — по- нашему, значит, цыган. А цыган отвечает: «Я пока без ремесла, вот и гоняю мух». Петр говорит ему, что, мол, поспеши к богу, тот как раз раздает всякие подходящие занятия. Цыган, разумеется, и не чешется. «Мне не к спеху, — говорит он. — Вот придет моя жена из деревни, может, чем-нибудь поживится, принесет поесть, я и тебя попотчую. А покуда я не могу уйти из дому». И начал песенку напевать, чтобы не скучно было. Святой Петр, конечно же, ждать не стал, дел у него было предостаточно, не одни ведь цыгане жили на земле, всем ремесла нужны. А может быть, ему песня не понравилась. Оставил он цыгана в халупе гонять мух. Так лежал цыган весь день, весь вечер. Уже ночь на дворе, а жены все нет и нет. В животе у него пусто и тоскливо. Жена вернулась в полночь да еще с пустыми руками. Так и легли спать с пустым брюхом. И как это полагается у настоящих ромов, то есть цыган, проспали до следующего вечера. Проснулся
