— Какое?
— Эуспиран… Для дочери… От астмы…
— А почему вы так смутились? — Агеев внимательно смотрел на Лещенко.
— Как будто сами не понимаете, — буркнула Лариса.
— Просить для больной дочери лекарство — что в этом нехорошего?
— Так ведь с базы нельзя! Указ недавно такой вышел… У них в прошлом месяце ОБХСС арестовал кладовщика. Марлю налево продавал. Говорят, судить будут…
— А что, этот самый эуспиран в аптеке не достать?
— Что вы! — округлила глаза Лариса. — Импортное лекарство…
— Больше вы ничего не просили у Назаренко?
— Нет.
— Ну хорошо… Теперь о другом. Хотите вы того или нет, придется вернуться к вашим взаимоотношениям с Лебедевым…
— Зачем?! — взмолилась Лещенко. — Ну почему вам обязательно хочется покопаться в моей личной жизни?
— Рад бы не делать этого, Лариса Клементьевна… Любопытство здесь чисто профессиональное… Знаете, чтобы не ходить вокруг да около… Майя чья дочь?
Этот вопрос застал Ларису врасплох. Она вздрогнула, отвела в сторону глаза, облизнула вдруг пересохшие от волнения губы.
— Вы знакомы с генетикой? — не дождавшись ответа, продолжал Агеев. — Есть такая наука. Занимается вопросами наследственности. Как передаются детям отдельные особенности родителей… Например, шестипалость…
— Ладно, — глухо сказала Лариса. — Отец Майи — Юрий Васильевич.
— Почему вы не поженились? Ну, тогда?..
— У Юрия Васильевича тогда было другое настроение…
— Хотите сказать, отношение к вам?
— Он вообще не собирался жениться, — уклончиво ответила Лариса.
— О существовании у него дочери он знал?
— Нет. Узнал лишь два года назад… Я привела Майечку в спортшколу, он увидел её ноги и…
Лещенко замолчала.
— Теперь он хочет исправить свою ошибку, так? — попытался помочь ей следователь.
— Он умоляет выйти за него замуж, — тихо сказала Лариса.
— В чем же препятствие?
— А Майя? — вскинула на Агеева страдальческие глаза Лещенко. — Как ей это объяснить? Она так любит Леву! Сегодня во сне звала его…
— Но ведь её отец Лебедев…
— Восемь лет она знала Леву как отца — и вдруг!.. Нет-нет! — решительно замотала головой Лариса.
— А Лев Митрофанопич знает правду? — спросил Агеев.
— Нет, не знает. И не дай Бог, если ему станет известно… — Она даже передернулась от этой мысли. — Еще сделает с собой что-нибудь.
— А вы сами хотели бы соединить свою жизнь с Юрием Васильевичем?
Лещенко покачала головой:
— Знаю, куда вы клоните… Мол, только и мечтает, как бы избавиться от мужа, вот и всыпала яд… Зря, честное слово, зря! Я совершенно ни при чем…
Допрос Ларисы Лещенко опять заставил Агеева задуматься. Не подготавливал ли Лев Митрофанович самоубийство? На самом деле узнать, что Майечка не его дочь, было бы для Лещенко крахом.
В связи со вновь открывшимися обстоятельствами следователь решил съездить в Южноморск и допросить Льва Лещенко. Карапетян пока оставалась в Шостке, надо было кое-что проверить. Прощаясь с Виктором Сергеевичем, она сказала:
— Мы с вами дали одну промашку. И, может быть, сбили с толку руководство ликеро-водочного завода и работников торговли…
— Как так? — удивился Агеев.
— Помните, Лещенко купил горилку в магазине до обеда?
— Помню.
— А Лариса — после обеда. Когда привезли уже новую партию… Так вот, изымали и проверяли горилку из той партии, из которой досталась бутылка Льву Митрофановичу. Она выпущена в конце мая. Лариса же приобрела бутылку из июньской партии. Мы почему-то дали сведения только на майскую партию. Но ведь могла быть отравлена бутылка Ларисы, так? Возможно, надо будет проверять как раз июньскую партию!
— Вот черт! — вырвалось у Агеева. — Почему вы не подумали об этом раньше? — Он покачал головой, махнул рукой. — Впрочем, я тоже мог бы пошевелить мозгами…
— В общем, будете в Южноморске, загляните в свой сейф, где вещдоки по делу.
— Хорошо. Я тут же сообщу вам, чья бутылка была с ядом, Ларисы или Льва Митрофановича.
— Будем надеяться, что отравлена майская, — невесело улыбнулась Карапетян. — А то меня разорвут на куски… Опять проверять тысячи и тысячи бутылок в десятках магазинах! А сколько разошлось по покупателям!..
Вернувшись в Южноморск, Агеев заглянул ко мне и рассказал о ходе следствия. Я попросил его зайти снова после того, как он встретится с Лещенко. Что Агеев и сделал.
Когда он появился в моем кабинете, по его задумчивому, растерянному виду я понял: что-то произошло.
— Новая загадка, — ответил Виктор Сергеевич на мой вопросительный взгляд.
— Обе бутылки с горилкой — из одной партии. Из июньской.
— Это точно? — спросил я.
— Абсолютно! Я уже связался с Карапетян. Она — с магазином и базой. Проверили накладные… Лещенко не мог купить июньскую горилку!
— Может, он что-то напутал?
— Да нет. Дело было так. В двенадцать у него начался обеденный перерыв. Он сбегал домой, накормил дочь. Затем по пути на работу зашел в магазин. Купил горилку. Его показания подтверждаются показаниями продавщицы…
— Да, здесь ошибки быть не может, — согласился я. — Куда он дел бутылку после покупки?
— Взял с собой на работу. Возвращаться домой было некогда. Нес он её в авоське, завернув в газету. На заводе положил в холодильник на своем рабочем месте. В четыре часа Лещенко покинул завод, прихватив горилку с собой. Дома тоже поставил в холодильник… А на следующий день положил уже в чемодан…
— Вы проследили путь второй бутылки, которую купила Лариса?
— Она говорит, что купила горилку, идя с работы. Никуда больше на заходила.
— Значит, обе бутылки попали к Лещенко домой почти одновременно.
— Верно. Но одна — Левина — три часа находилась на заводе… Вот тут с ней, видимо, и произошла непонятная метаморфоза. Из майской она превратилась в июньскую…
— А почему именно на заводе? Дома она пролежала почти сутки… У них никто не был в это время? Может, друзья, знакомые заходили?
— Лев Митрофанович говорит, что никого не было. Правда, он отлучался утром в субботу. Прощался с братом… Вот такая закавыка, Захар Петрович.
— А может, как раз не загадка, а разгадка? — заметил я. — Но почему вы только сейчас докопались, что бутылка не та?
Агеев сокрушенно развел руками.
— Мне и в голову не пришло, что дата выпуска может иметь такое значение!
— И все же ещё раз проверьте в Шостке. Не исключено, что на заводе произошла путаница с
