— Ну как можно рассказывать о себе? — продолжал улыбаться Козолуп. Хвалить — не скромно, ругать не хочется… Уж лучше задавайте вопросы.
— Хорошо… О вашем движении. Как вы пришли к нему, товарищ Козолуп?
— Прошу, зовите меня просто Алексеем. Без официальщины. Она как-то сковывает, замораживает… А насчет движения…
Но рассказать о движении шофер-экспедитор не успел. Возле них, словно из-под земли, появился Боржанский.
— Простите, Флора Юрьевна, но я вынужден похитить у вас собеседника, — сказал он. — В силу, так сказать, производственной необходимости.
— Надеюсь, не навсегда? — шутливо спросила журналистка.
— Разумеется, — кивнул Боржанский.
— Я вас найду, когда освобожусь, — пообещал Козолуп, поднимаясь со скамейки.
Однако они не встретились. Флора узнала, что Козолуп срочно отбыл в очередной междугородный рейс.
К середине дня у Флоры разболелась голова, слегка знобило. Вчера вечером она искупалась в море, хотя было ветрено и прохладно. Флора решила поехать в свой коттедж, полежать, выпить аспирин. И, никому ничего не сказав, отправилась в «Зеленый берег» автобусом, который вез туда белье из городской прачечной.
Крутояров, узнав, что она плохо себя чувствует, сказал:
— Какие аспирины? Лучше народных средств ничего нету!
Он проводил ее в коттедж.
Когда Флора вошла в комнату, то остановилась, пораженная: на окне красовалась великолепная штора из тростника, на которой была изображена хижина в японском духе.
— Смотрится, да? — спросил довольный директор дома отдыха.
— Изумительно! — воскликнула журналистка.
Гаврила Ионович потянул за шнур, и штора поползла вверх.
— Все Тарас Зозуля, — сказал Крутояров с уважением. — Самородок. Талант… — И сокрушенно вздохнул: — Только вот водка его губит… — Он снова взялся за штору. — Видите, крепится на том же карнизе, что и занавеска. Две планки, распорки по обеим сторонам. Одним концом упираются в стену, а другим — на трубы карниза. И дополнительных дырок сверлить не надо, просто штора прикрепляется к этим планкам… Делаем во всех комнатах.
Он с удовольствием несколько раз опустил и поднял легкую штору.
— Действительно, смекалистый парень этот Зозуля, — сказала Флора.
— Что вы! Как чародей. До чего ни дотронется — все ладно и красиво. А на фабрике сколько понавыдумывал такого-этакого… — Гаврила Ионович спохватился: — Ну, отдыхайте, я мигом…
Но что он сделает мигом, Крутояров не объяснил. Баринова прослушала записи, сделанные сегодня на фабрике, занесла памятку в блокнот, чтобы узнать в бризе, какие изобретения у Зозули, и тут появился Крутояров с самоварчиком из своей коллекции, который назывался «для эгоиста».
— Минуточку, — бросил он и снова исчез, чтобы появиться минут через пять с двумя баночками.
— Спасибо, Гаврила Ионыч, за хлопоты, — расчувствовалась девушка. Мне, право, неловко…
— Больной — что малый, ухода требует… Вот малиновое варенье, вот медок. Наилучшее лекарство от простуды.
— Я же сама могла сходить…
— Мне, скажу по совести, приятно сделать вам хорошее. — Он налил ей крепкого душистого чаю. — Вот вы сразу сказали, что будете есть в столовой, со всеми… Понятие имеете…
— Что тут особенного? — удивилась Флора. — Не принцесса же…
— Все-таки с областного телевидения, — с уважением сказал Крутояров. — И не прохлаждаться, а работать приехали… А бывает, привезут иного нужного человека, тот всякие там обеды-ужины в домик требует, считает делом, само собой разумеющимся. Бог с ним, если сам шишка. А когда сынок его? — Гаврила Ионович махнул рукой. — Отдыхал тут один такой. Пьянки закатывал, девиц, мягко выражаясь, легкого поведения привозил… Сказал я Фадею Борисовичу, а тот: нужно, мол, брат, терпи. Папаша его сидит на фондах. Говорю: пусть хоть на чем угодно сидит. Не уберете — вот вам мое заявление. Не могу терпеть да и перед народом стыдно, перед рабочими… Заремба сам приезжал увещевать этого сопляка. А надо бы этому барчуку снять штаны да всыпать горячих!
— Выпроводили? — заинтересовалась Флора.
— Слава богу, сам досрочно умотал. Натворил в городе дел, в милицию попал. Ну и подальше от греха — в Москву, домой. — Крутояров вздохнул: Эхе-хе… В наше время таких порядков не было, чтобы из-за каких-то там фондов ублажать кого-то: коттедж отдельный, помидорчики свежие да виноград в столицу на самолете. — Он помолчал и неожиданно лукаво улыбнулся: Кстати, и из-за вас имел нагоняй…
— Как это из-за меня? — испуганно спросила журналистка.
— Что помешал, дескать, творчески работать, стеснил.
— Это когда у меня жила Надя Урусова с дочкой? Ну, знаете! — возмутилась Баринова, — я скажу Фадею Борисовичу…
— И не Фадей Борисович это, и говорить ничего не надо, — отмахнулся Крутояров. — Я сам за себя умею постоять. До Фадея Борисовича при мне трое директоров фабрики сменилось. Никого не боялся. Другой будет — тоже не сдрейфим. — Он поднялся. — После чайку — обязательно в постель. И укройтесь потеплее. Тогда толк будет.
Флора сердечно поблагодарила Крутоярова и, когда он ушел, забралась в кровать под одеяло. Уснула она не скоро, перед глазами мелькали кадры будущего кинорепортажа.
Разбудил ее стук в двери, сначала робкий, потом более настойчивый. Она крикнула:
— Войдите!
На пороге появился Евгений Иванович Анегин. Через его плечо заглядывал Виктор Берестов.
— Флора Юрьевна, разве так можно?! — приложил Анегин пятерню к груди. — Мы с ног сбились — где вы, что…
— Да ничего страшного, — успокоила его девушка. — Немного перекупалась вчера…
— У нас же медпункт! В конце концов, нашли бы хорошего врача…
— Честное слово, Евгений Иванович, не стоило волноваться, — заверила его Баринова. — А врач и здесь оказался. Прекрасный врач! Я совершенно здорова.
— Честно? — недоверчиво спросил Анегин.
— Абсолютно.
Действительно, после чая с малиной и медом и сна она чувствовала себя бодрой, свежей.
— Ну, слава богу, — вздохнул Анегин и добавил: — И все-таки мы на вас в обиде…
— За что? — полюбопытствовала Баринова.
— Скрыть от нас… — он покачал головой. — Хорошо, ваш коллега позвонил с телевидения. Лядов.
— А, оператор…
— Да. Он передал вам поздравления. Мы к ним присоединяемся. — Анегин вынул из-за спины руку, в которой он держал букет пунцовых роз. — С днем рождения!
— Спасибо, — смущенно откликнулась девушка.
Она попросила мужчин на минуточку выйти, быстро встала, застелила кровать и привела себя в порядок.
Анегин и Берестов вернулись с двумя сумками. Видя, что на столе начали появляться фрукты и закуски, Флора воскликнула:
— Зачем, Евгений Иванович? Это я должна угощать…
— Вот когда я буду в гостях у вас дома — другое дело, — ответил Анегин.
— Так принято, — поддакнул ему Виктор.
К грушам, персикам, винограду, буженине, осетрине и крабам Анегин в довершение присоединил две бутылки — с коньяком и светло-золотистым вином.
— Годится? — с улыбкой спросил Берестов.
