Краснопольский, который и проживал теперь в этом городке.
…Инспектор постучался в калитку в глухом заборе. В ответ послышался старческий голос:
— Открыто!
Юрий Александрович вошел во двор. Маленький, щупленький старичок, оседлавший лестницу- стремянку, снимал с раскидистого дерева румяные яблоки.
— Погодите, дорогой товарищ, я сейчас, — проскрипел он, слезая на землю.
Коршунов помог ему. Представился (инспектор был в штатском). Краснопольский не удивился приходу работника милиции, наверное, потому, что уже привык за свою долгую жизнь ничему не удивляться. Фельдшеру шел девятый десяток.
— Гера Боржанский? — переспросил он, когда они устроились за шатким столом под яблоневыми деревьями. — Как же, как же, помню. Ох и постреленок был, заводила! А когда фашист пришел — героем стал!
— Я знаю, — кивнул Юрий Александрович. — Орден боевого Красного Знамени получил…
— О, мы гордимся им. В местном музее боевой славы портрет Геры висит… А вы бы знали, сколько я помучился с ним! Пацан, хочется в речке искупаться, на солнышке вверх пузом полежать, а ему нельзя было…
— Почему? — заинтересовался Коршунов.
— У мальчика было редкое заболевание. Витилиго.
— Что-что? — не понял Коршунов.
— Ви-ти-ли-го! — по складам произнес старичок. — Еще «песь» называют. В общем, штука не опасная, но не очень удобная…
— А в чем она проявляется?
— Белые пятна на коже. В основном — на лице, кистях рук, на предплечьях. Правда, ни боли, ни зуда. Просто пятна. Это оттого, что кожа полностью теряет особое красящее вещество — пигмент меланин. — Фельдшер улыбнулся, прищурив маленькие слезящиеся глазки. — Дефект, можно сказать, косметический. Одно правило нужно соблюдать неукоснительно — беречься от солнца. Чуть побудешь под его лучами — ожог! Ведь там, где эти пятна, кожа очень нежная…
Юрий Александрович поразился памяти Краснопольского.
— Конечно, Гера удержаться не мог, плескался в речке. А вечером я его гусиным жиром спасал. Первейшее, по-моему, средство от ожогов! Такая вот болезнь…
— Чудная, — подтвердил старший лейтенант.
— И вот казус какой: известна с незапамятных времен, а до сих пор кардинального средства от витилиго нет.
— Неужели? — удивился инспектор.
— Нет — и все. Так, подлечивают немного. Но эти самые пятна остаются на всю жизнь… Угощайтесь, пожалуйста. — Краснопольский пододвинул к Юрию Александровичу большую миску с яблоками. — С дерева — самый вкус…
— Спасибо, — ответил Коршунов, беря яблоко.
Сообщение о редкой болезни Боржанского заставило его задуматься.
— Расскажите, пожалуйста, что вы слышали о Германе Васильевиче, что он делал после войны и потом? — попросил инспектор.
— Гера воевал в партизанском отряде, был ранен. Вывезли на Большую землю самолетом. После этого его следы затерялись… Я сам был у партизан, лечил раненых. Затем, когда подошла Красная Армия, был в медсанбате. Дошел до Сандомира. Там меня осколок снаряда и подкараулил. — Краснопольский сложил на животе сухонькие руки. — Врачей, дорогой товарищ, тоже смерть находила. Как и всяких других — от солдата до генерала… Та-ак… Вернулся я домой из госпиталя — одни трубы печные на пепелище торчат… Старичок скорбно замолчал.
— Да, — вздохнул старший лейтенант, — полютовал фашист на белорусской земле.
— Страшно вспомнить, — сказал Краснопольский. — Так вот, самого Геру я больше не видел. А из всех земляков отыскал потом одного Максима Боржанского.
— Родственник Германа Васильевича?
— Дядя родной. Мы с Максимом встретились в Минске. Это было году в сорок шестом…
— А кто из родных у него есть?
— Сейчас — не знаю. Отец погиб в самом начале войны, мать немцы расстреляли. Родных братьев и сестер у Геры не было. В сорок шестом году были живы лишь дядя, Максим, о котором я говорил, и его дети — Мария и Олесь.
— Двоюродные брат и сестра, — уточнил старший лейтенант.
— Да, двоюродные. Мария старшая, а Олесь помладше будет…
— Не знаете, где они живут?
— Не могу сказать, дорогой товарищ, — сокрушенно развел руками Краснопольский.
— Сколько им теперь лет?
— Если живы. Марии должно быть теперь годков под шестьдесят. Олесю пятьдесят три — пятьдесят четыре. Они с Герой были одногодки… А вы ничего о Гере не знаете случаем? — в свою очередь спросил фельдшер.
— По нашим сведениям, Герман Васильевич жив.
— Как, где? — встрепенулся Краснопольский. — Господи, хоть бы одним глазком взглянуть на него!
У старика задрожали руки.
— Живет и здравствует, — сказал Юрий Александрович.
— Почему же не заглянет в родные места? Его бы тут… Да что говорить, встретили бы как героя! Ко мне тут недавно пионеры приходили, расспрашивали о партизанах, о знаменитых земляках. — Краснопольский смахнул со щеки невольную слезу радости. — Нет, это же надо, Гера Боржанский жив!..
А Коршунов думал, что же могло исковеркать его душу? Когда это произошло и почему? Какие обстоятельства толкнули Боржанского на преступный путь?..
Краснопольский долго не хотел отпускать старшего лейтенанта, все рассказывал ему о том далеком времени, когда был в отряде у партизан, в котором воевал и юный Гера Боржанский.
Перед отъездом из уютного городка Коршунов зашел в местный музей боевой славы земляков, устроенный в одной из комнат Дворца культуры. Ему показали портрет героя-подростка. Портрет был увеличенным снимком с небольшой любительской фотографии и сильно подретуширован. Веселое мальчишеское лицо с чубчиком почти на самой макушке, расшитая на груди рубашка-косоворотка.
С помощью товарищей из местного отдела милиции Юрию Александровичу удалось заполучить копию портрета.
Как-то утром в кабинете Измайлова раздался звонок.
— Товарищ Измайлов? — спросил незнакомый голос, когда прокурор снял трубку.
— Да.
— Сейчас с вами будет говорить заместитель министра товарищ Бармин.
Не успел Захар Петрович подумать, по какому поводу он может звонить, раздался низкий размеренный голос:
— Здравствуйте, товарищ Измайлов.
Прокурор ответил на приветствие.
— У вас, я слышал, есть какие-то претензии к директору зорянского машиностроительного завода Самсонову? — спросил замминистра.
«Вот оно что…» — промелькнуло в голове у Измайлова.
— Есть, товарищ Бармин, — ответил он спокойно.
— Только что в Зорянске были наши товарищи. В частности, начальник главка Бархатов. Могли согласовать, утрясти. В конце концов, сообща направить Самсонова, если имеются отдельные недочеты. Конь о четырех ногах, как говорится, и тот спотыкается…
