умеют считать. Капитальное строительство — роскошь. Не стены дают доход, а станки и люди! В ФРГ, например, сплошь и рядом заводские здания дедушкиных времен. Но зато оборудование — новейшее! Раз в семь лет полностью обновляется станочный парк. На это денег не жалеют и правильно делают. Чуднов предлагал именно такой путь. — Павлов, все больше горячась, стал листать схемы, диаграммы, таблицы, подшитые в папке. Он даже вытащил из тубуса чертежи и расстелил на столе. — Вот они, реальные предложения, цифры, подсчеты. Минимум затрат — максимум эффективности!
— Я детально ознакомился, — подтвердил Журавлев. — И как инженер скажу: дельно составлено. Учтено буквально все!
— А что натворили? — с не меньшим пылом продолжал Павлов. — По проекту Самсонова вбухали миллионы в здания. Еще бы, бетон, стекло, гофрированный алюминий. Впечатляющее зрелище! А станки, оборудование? Морально устарели! Так ведь, товарищ Журавлев? — обратился он к секретарю парткома.
— Да, оборудование устаревшее, — согласился тот.
— А как государственная комиссия принимала новые корпуса, вам не рассказывали?
Журавлев кивнул.
— Спешили рапортовать! — сказал Павлов, поворачиваясь к прокурору. Сплошные недоделки! Некоторые не устранили и до сих пор. Вот и приходится ломать технологию. Зато премии и благодарности сыплются на Самсонова как из рога изобилия… Я сгущаю краски? — снова обратился он к Журавлеву.
Тот не ответил. Лишь тяжело вздохнул.
Измайлов спросил у Павлова, когда тот ушел с завода и почему. Выяснилось, что, как только утвердили проект реконструкции Самсонова, Чуднов был вынужден уйти с завода: с новым директором главный инженер сработаться, естественно, не мог — слишком принципиальными были разногласия. А Павлова, как сторонника Чуднова, Глеб Артемьевич очень скоро нашел способ уволить.
— Понимаете, провожали Чуднова. Он ведь перебрался под Москву. Ну, я на проводах немного выпил. Так, чуть-чуть. А как же, такого специалиста лишились. Да и человека! — объяснял Павлов. — Ну, потом я забежал на завод. Буквально на минуту… Самсонову доложили. Назавтра — приказ. Павлов махнул рукой. — Повод всегда найдется.
— И где теперь? — поинтересовался Измайлов.
— Кино кручу, — ответил Павлов. — На сельской кинопередвижке. — Он стал сворачивать чертежи. — Обидно. Человек столько сил положил. Я — о Чуднове. И такой труд оказался никому не нужен. В сарае валяется…
— Я хочу и в этом разобраться, — твердо сказал Журавлев. — Много, очень много было рационального и полезного в предложениях Чуднова. И почему их не приняли?
— Самсонов — как танк. Если уж не посмотрел, что друг… откликнулся Павлов.
— Чей? — спросил Журавлев.
— Чуднова. А вам никто не говорил? — спросил Семен Данилович.
— Нет.
— Самсонов и Чуднов учились в одном институте. Одно время их, что говорится, водой нельзя было разлить…
— Я слышал, Глеб Артемьевич начинал рабочим, — заметил секретарь парткома.
— Начинал, — кивнул Павлов. — А для чего? Для карьеры.
— В каком смысле? — вскинул на него глаза Журавлев.
— Папаша Самсонова ему весь путь рассчитал. — Павлов усмехнулся. — От и до! Как-то в минуту откровенности под хмельком Самсонов-старший признался Чуднову. Говорит: попомни, мой Глеб самое позднее в сорок лет будет директором крупного завода, в пятьдесят — министром!
— Интересно, как это он рассчитал? — спросил Журавлев.
— Очень просто! — сказал Павлов. — Когда Глеб Артемьевич окончил школу, причем с серебряной медалью, отец сказал ему: в институт ни в коем случае, только на завод! А учись заочно…
— В этом ничего плохого нет, — сказал секретарь парткома. — Опыт. Жизненный и профессиональный…
— Вы слушайте дальше, — не переставал усмехаться Павлов. — По напутствию отца первым делом на заводе Глеб Артемьевич должен стать активистом. Сказано — сделано! Потом — как в песне: «Все выше, и выше, и выше…» Вот и получается, «рабочий» только по форме, по анкете. Но вымышленная биография, она для Глеба Артемьевича как палочка-выручалочка, любое препятствие прошибет. Не знаю, насчет жены тоже папаша присоветовал или уже Глеб Артемьевич сам…
Павлов замолчал. Измайлов вопросительно посмотрел на него.
— Чуднов как-то говорил, что у Самсонова любовь была, когда он еще учился заочно. Хорошая девушка. Да, видать, не подходила под отцовский расчет. Ну, Глеб Артемьевич и отхватил профессорскую дочку! Тесть как-никак большой ученый в металлургии…
— Семейная жизнь — это личное дело, — заметил Журавлев. — Не будем скатываться до положения сплетников…
— Стал бы я сплетничать, — обиделся Павлов. — Неужели не понятно, что у таких, как Самсонов, все только для карьеры! Все! Даже жена! — воскликнул он, но, заметив протестующий жест Журавлева, больше об этом даже не заикнулся.
В свое время Измайлов думал: Чуднов переехал в подмосковный городок, прельстившись тем, что оказался поближе к столице. Выходит, причина крылась в другом.
Хоронили Козолупа в цинковом гробу. Заремба сам возглавлял комиссию по организации похорон. Было много народу, в основном работники фабрики. От каждого цеха — венки с траурными лентами. Фадей Борисович произнес над гробом трагически погибшего шофера-экспедитора торжественно-скорбную речь, в которой перечислил заслуги и достоинства Алексея Романовича, трагически вырванного из жизни рукой убийцы.
Могильный холмик был весь покрыт цветами. Родные, близкие и сослуживцы умершего, в том числе и Фадей Борисович, отправились на служебном автобусе посидеть по обычаю за поминальным столом.
Последними покидали кладбище на директорской «Волге» Боржанский и Анегин. На поминки они не поехали.
— Ко мне на дачу, — сказал Берестову Герман Васильевич. — Прихватим по пути Капитолину Платоновну…
Некоторое время ехали молча — похороны есть похороны. Но как только машина влилась в оживленный городской поток автомобилей, грусть и задумчивость на лицах пассажиров сменились деловой озабоченностью.
— Жизнь есть жизнь, — произнес Анегин и, когда «Волга» остановилась перед светофором, вручил шоферу сверток. — За крахмал, — пояснил он. — Ты, брат, здорово нас выручил.
— Витюня трепаться не любит, — повторил свою излюбленную фразу Берестов, улыбаясь во весь рот и пряча сверток в карман.
— Еще достать можешь? — спросил Евгений Иванович.
— Попробую, — пообещал шофер.
— Не обидим, — похлопал его по плечу Анегин. — Башли небось нужны?
— А кому не нужны? — удивленно глянул на Анегина Виктор. — На кооператив коплю.
— Держись нас — все будет! И хата, и мебель, и мед по усам, — заверил Виктора Анегин.
Но Боржанский перебил его.
— Послушай, Витюня, куда ты вчера отвез нашу телевизионную барышню? — спросил он.
— Баринову? В соседний район, в Степное, — ответил Виктор.
— Не говорила, зачем едет?
— Ярмарку посмотреть. Степное ведь славится ярмарками…
— Ей эта ярмарка нужна, как мне чирей на одно место! — зло сплюнул в открытое окно Анегин. — Все ясно, Герман, там она с ментами встречалась…
— Не суетись! — оборвал его Боржанский. — Витюня, расскажи, как все было?
— Ну, когда я утром приехал за ней в дом отдыха, она попросила отвезти ее в Степное. Ну, я отвез.
