земле пропадет. На следующую ночь после похорон разрыл он могилку. Только дотронулся до покойницы, а она… глаза открыла…
— Как же он разглядел ночью-то?
— Луна вовсю светила. Нет, ты представляешь? Открыла глаза и села…
— Представляю, — передернул плечами Берестов. — От такого и самому недолго гепнуться…
— Тогда-то Кеша и поседел, — сказал Евгений Иванович. — А свихнулся он, по-моему, в другой раз…
— Ну а дальше? — нетерпеливо спросил Берестов.
— Дальше… — усмехнулся Анегин. — Он со страху наложил полные штаны и бежать. Потом одумался: девчонка-то могла узнать, другим сказать… Он к ее отцу в ножки — бух! Так, мол, и так, польстился на драгоценности, а дочь ваша жива… Папаша на седьмом небе от счастья…
— Постойте, — недоверчиво сказал Виктор. — Так ведь покойников вскрывают…
— Э-э! — махнул рукой Анегин. — В горах… Родственники не дали… Ну, значит, родители ошалели от радости: не умерла дочь, а в глубокий сон впала. Есть такой, летаргия называется. Словно умер человек.
— Читал, — кивнул Виктор.
— Ну, на радостях родня и замяла, зачем Кеша полез в могилу. А ведь мог загреметь в тюрягу за грабеж покойника…
Евгений Иванович замолчал.
— А второй раз? — напомнил шофер.
— Еще похлеще влип. Понес его черт в Узбекистан. Есть там городок один. Слышал?
— Слышал… — неопределенно ответил Виктор.
— Там газовое месторождение. Почему Кешу туда потянуло, не знаю. Наверное, тепло да длинный рубль… — Анегин вдруг приказал: — Остановись у этого дома. Потом доскажу.
Берестов подкатил к двухэтажному дому. Евгений Иванович выскочил из машины, взял тюк и исчез в подъезде. Отсутствовал он минут десять, а когда вернулся, велел ехать назад, к Боржанскому.
— Ну, Евгений Иванович, не томите душу… — сказал шофер.
— Спят, значит, работяги в своих кроватках в общежитии, — с удовольствием продолжил Анегин. — А под утро как шарахнет!
— Что?
— Землетрясение, вот что! Гул, говорит, стоял жуткий, зарево в окнах. Собаки воют. Земля ходуном ходит, как перед концом света… Ну, прихлопнуло их. Многих, в том числе и Кешу, откопали к вечеру. Вот тогда он и тронулся. В больнице лежал…
— Выходит, он все-таки того… — с разочарованием произнес Берестов. — Может, никакой и не экстрасенс? Просто чушь мелет?
— Не знаю, — развел руками Евгений Иванович. — Говорит складно. Но то, что с приветом, видно сразу. Ну скажи, может нормальный человек утверждать, что берет энергию из космоса?
— На этом пунктике он чокнутый, — согласно кивнул Виктор. — А в остальном как?
— Это ты у Капитолины Платоновны спроси, от кого она аборты делает, захохотал Анегин.
— Значит, с бабами все-таки путается, — усмехнулся Берестов. — А я-то думал, он вовсе не от мира сего.
— Иметь дело с бабами, по его мнению, естественно. А вот прочие излишества он отвергает. Считает, что надо ходить пешком и без всякой обуви. Ни к чему приличный харч, одежда и всякие там квартиры, гарнитуры. Говорит: этого в природе нет. А раз так, то и человеку не нужно. Надо, мол, презирать всякое наслаждение, в этом и заключается самое большое наслаждение…
— Так что, всем поселиться в бочках, как он? — засмеялся шофер.
— Да нет, этого Кеша не требует. Видишь ли, он считает нас слабаками. Напрасно суетимся, тело ублажаем. И труды наши бесполезны. А вот он, — в голосе Анегина зазвучал неприкрытый сарказм, — живет для души. Мы черви, а он мудрец. Уверяет, что такие мудрецы, как он, друзья богов. А у друзей все общее… Стало быть, мир принадлежит богам и мудрецам…
— Ну хватил! — покрутил головой Берестов.
— Да черт с ним! — сказал Евгений Иванович. — Пусть жрет свою травку. А я уж как-нибудь перебьюсь, бедолага, икоркой!
Он зычно захохотал.
На дачу вернулись, когда на поселок у моря опустились сиреневые сумерки. Эрна прилипла к экрану телевизора на веранде. Герман Васильевич возился у кустов роз. Гремел цепью и поскуливал запертый в своей будке пес. С берега доносился шум прибоя.
В ответ на вопросительный взгляд хозяина дачи Анегин небрежно сказал:
— Порядок. А у вас?
— Думаю, тоже, — усмехнулся Боржанский, кивая в сторону бочки Иннокентия. — Вы вовремя воротились.
И действительно, буквально через минуту показалась фигура Капитолины Платоновны. Она вынырнула откуда-то со стороны странного жилища Диогена-второго.
— Прекрасный вечер, не правда ли? — произнесла она бодро, но скрыть до конца свое смущение не смогла.
Щеки ее пылали, а в глазах была разлита усталость.
— Да, вечер отличный, — подтвердил Герман Васильевич. — Чайку попьем?
— Спасибо, надо ехать. Мой небось уже дома… Надеюсь, хозяин проводит меня до машины? — жеманно закончила она.
— А с Эрной не хотите проститься? — вопросом на вопрос ответил Боржанский.
— Ах да! — спохватилась Капитолина Платоновна, направляясь к веранде.
— Во дает! — не удержался Анегин.
Боржанский хмыкнул и покачал головой: кофточка на жене директора была застегнута наперекос — пуговицы попали не в те петли.
От Эрны Капитолина Платоновна вышла с приведенной в порядок одеждой…
…На следующее утро Фадей Борисович дал указание своему шоферу, чтобы тот не только привозил и увозил из дома отдыха журналистку с телевидения, но и вообще избавил ее от поездок на общественном и случайном транспорте. Куда бы она ни ездила.
— Переработанное время тебе компенсируем, — пообещал Заремба Берестову. — Что хочешь, отгулами или премию выписать?
— Деньгами вроде бы лучше, — сказал на это шофер.
У всех анонимщиков по телефону одинаковая интонация, мертвый, обесцвеченный голос. Их Измайлов определял по первым же словам. Так говорил и незнакомый мужчина, позвонивший Захару Петровичу в прокуратуру, когда он только зашел в кабинет.
— Измайлов, ты читал сегодня газету «Вперед»?
Захар Петрович не успел ответить — трубку тут же бросили. Чертыхнувшись про себя, он вызвал секретаря.
— Вероника Савельевна, почту принесли?
— Заканчиваю разбирать, Захар Петрович.
Она вышла, и опять звонок.
— Приветствую, Захар. — Это был Межерицкий. — Читал?
— Что?
— «Вперед».
— Еще не успел.
— Тогда я позвоню попозже. — Борис Матвеевич помолчал, потом осторожно сказал: — По-моему, ты должен радоваться…
— Я ведь ничего не знаю, — сказал прокурор.
Звонок приятеля его удивил, пожалуй, больше, чем звонок анонимщика. Если Межерицкий и звонил на
