доклад. Но не пойдешь же в купе, не попросишь попутчиков прекратить игру.
А его спутникам, по всему видать, было весело: резались в дурачка с шутками и прибаутками. Грач уже со всеми перезнакомился, то и дело слышалось его любимое «категорически».
Захар Петрович не выдержал, присел на откидной стульчик, прислонился к стенке и прикрыл глаза. В голове поплыли неясные образы, накатила дрема.
— Захар… — словно издалека донесся до его сознания женский голос. Знакомый, но давно уже забытый голос, который когда-то снился ему по ночам.
«Заснул я, что ли?» — встряхнулся Измайлов, открывая глаза.
Рядом стояла женщина. Из его купе. Она держала в руках сумочку и смотрела на него.
— Не узнал? — спросила женщина.
Измайлов удивленно разглядывал ее. Куриные лапки морщин возле глаз, седина, пробивающаяся сквозь краску, симпатичные сережки…
И вдруг его словно ударило током.
— Марина? — воскликнул он.
Грустная улыбка коснулась ее губ, заиграла ямочками на щеках.
И вот эти ямочки словно открыли какой-то шлюз в нем, через который хлынули воспоминания.
Девичье лицо с серыми лучистыми глазами, чистоту и юность которого оттеняла белая медицинская шапочка, стройная фигурка в белом халате…
Перед ним, словно наяву, возникла та девушка, которую он последний раз видел в далеком Дубровске много лет назад…
— Неужели ты? — спросил Захар Петрович. Сонливость как рукой сняло.
Она кивнула. Растерянная и радостная оттого, что он ее узнал.
— Ну, здравствуй, — произнесла Марина, подавая ему руку.
— Вот это встреча! — Измайлов пожал ее руку, сухую и шершавую, почему-то боясь слишком долго смотреть на Марину, чтобы не выдать своих чувств.
«Боже мой! — думал он. — Неужели и я так изменился? Эти морщины, седина… А в общем-то еще симпатичная…»
— Как ты тут?.. — спросил он, не договаривая слово «очутилась».
— В Зорянске свекровь живет. Мать мужа. Ездила навестить. Болеет…
— А живешь где?
— В Рдянске… Значит, не узнал? — грустно укорила она.
— Да и ты ведь сразу тоже… — оправдывался он.
— Я тебя еще в Зорянске видела. С сыном. Сразу узнала.
— А почему не подошла?
— Зачем? Я и сейчас сидела, мучилась — выйти или нет. — Она зачем-то оглянулась. — Еще подумают бог знает что. А при твоем положении… Прокурор!
— О чем ты говоришь? — поморщился он. — Познакомил бы тебя с сыном.
— И что бы ты ему сказал, интересно?
— Имеет ли это значение? — Он усмехнулся. — А раньше ты была бедовая…
— Жизнь научила осторожничать, — вздохнула она. — Да и жена у тебя, говорят, ревнивая.
«В Зорянске все всё знают», — с досадой подумал Измайлов.
— Сколько лет мы не виделись?
— Много, Захар…
— Да-а, — протянул он. — Золотое было время. Молодость.
За окном кружились в хороводе березы. В вагоне стало светлее от их белоствольной чистоты.
Захар Петрович вдруг представил себя застенчивым подростком с охапкой сирени в руках, сорванной тайком в заброшенном монастырском саду, с волнением поджидающим молоденькую медсестру городской больницы.
Это было в Дубровске. Больше двадцати пяти лет назад. А тот несмелый паренек в застиранных штанах и драных ботинках — он, Захар Измайлов, студент лесного техникума.
Их свидания назначались в березовой роще на окраине города…
— Похоже на рощу за монастырем… — сказала Марина, глядя в окно вагона.
Выходит, она вспоминала о том же.
Поезд сбавил скорость, приближаясь к станции.
— Ну, я пойду в купе. — Марина снова опасливо оглянулась. — А то увидят, что мы шушукаемся. И вообще, Захар, зачем кому-то знать, что мы знакомы?..
— А что в этом такого?
— Пусть не знают… Так лучше и для тебя, да, пожалуй, и для меня. Договорились?
Он кивнул.
«С чего она так печется о моей репутации? — подумал Захар Петрович. А с другой стороны, может, она и права. В Зорянске, как повсюду, любят почесать языки на чужой счет».
На остановке Измайлов вышел из вагона. У крошечного здания вокзала несколько старух предлагали пассажирам зелень и жареные семечки.
Захар Петрович прошелся по перрону, размышляя о неожиданной встрече. Четверть века — срок большой. Как прожила его Марина? Удалась ли жизнь? Судя по морщинкам, скорее всего — не баловала. Особенного волнения Захар Петрович не испытывал. Но что-то все же шевельнулось в душе. Словно полыхнула далекая зарница. Отголоски прежних клятв, прежних обид и переживаний. А ведь было время, когда он страдал, не находя себе места. Едва не сбежал в самоволку, не думая о том, что может загреметь на гауптвахту. Хорошо, вразумил и остановил его Борька Межерицкий…
— Поднимайтесь в вагон, товарищ прокурор, скоро тронемся, предупредительно уведомил проводник, лузгая семечки из бумажного кулька.
— Спасибо, — поблагодарил Измайлов, стараясь припомнить, где он его видел.
«Наверное, был у меня на приеме или встречались на судебном процессе», — подумал Захар Петрович и тут же констатировал: да, он на виду, и предосторожность Марины имеет под собой почву. Хотя сам Измайлов не понимал, что можно усмотреть плохого в беседе двух когда-то очень близких людей…
В купе заглянул проводник:
— Прошу закрыть окно. Гроза впереди.
Альберт Ростиславович поднялся, закрыл окно.
— Это случаем не ваша гитара, Альберт Ростиславович?
— Моя.
— Уважьте компанию.
Альберт Ростиславович охотно согласился.
— Что-нибудь этакое, — попросил Николай Сидорович. — В смысле романса.
— Сейчас сообразим. — Альберт Ростиславович настроил инструмент. Марина… Как, простите, ваше отчество?
— Антоновна.
— Может быть, дуэтом, Марина Антоновна?
Она смутилась.
— Смелее, — подбодрил ее Николай Сидорович.
— Да что вы, отпелась я… Вот в молодости…
Она глянула на Измайлова. Он невольно улыбнулся.
И вспомнился Дубровск. Прощальная вечеринка перед отъездом в армию. Кто-то затянул: «На позицию девушка провожала бойца». Потому что за столом сидели девчонки, расстающиеся со своими парнями на целых три года.
Как тогда пела Марина! Словно изливала душу. И все смотрела на него, смотрела, не отрываясь.
Думали, разлука на три года, оказалось — навсегда…
— Общество просит! — сказал Николай Сидорович.
Марина вздохнула, махнула рукой — ладно.
Альберт Ростиславович перебрал струны, и зазвучала мелодия известного романса.
