— Не будем, Галчонок, — ласково посмотрел на жену Захар Петрович. — Я знаю тебя не первый день, да и ты — меня… Давай о чем-нибудь другом…
Ему и впрямь хотелось отвлечься от своих невеселых дум.
— Заходила к нам сегодня соседка, под нами живет. Утюг одалживала, у нее сгорел… — начала рассказывать Галина. — Осмотрелась, пока я утюг доставала, и говорит: а у вас квартирка получше нашей…
— Чем же? — спросил Захар Петрович. — Одинаковые.
— Паркет, говорит. На кухне — моющиеся обои…
— А у них?
— Везде линолеум. А кухня покрашена клеевой краской. И вся, говорит, уже облупилась.
— Да? — рассеянно слушал Измайлов.
Тягостные мысли не покидали его.
Через день Гранская зашла к прокурору, чтобы поделиться с ним своими соображениями о делах, доставшихся ей от Глаголева. Когда подошли к делу о найденном в радиомастерской чемодане с дефицитными товарами, Измайлов спросил:
— С чего думаете начать?
— С обыска в доме Зубцовых. Удивляюсь, почему Евгений Родионович не сделал этого раньше…
— А вы считаете, обыск необходим?
— Да. Но, возможно, сейчас он ни к чему и не приведет — упустили время. Если Зубцов имел отношение ко всем этим джинсам и майкам, то, скорее всего, успел еще при жизни избавиться от улик. Но чем черт не шутит… Вы дадите санкцию?
— Кто остался у него из родных?
— Мать. Пожилая.
Захар Петрович заколебался.
— Волновать старого человека… Ведь сын погиб.
— А что поделаешь? Надо.
— Хорошо, — согласился прокурор. — Еще что?
— Мы подумали с инспектором Коршуновым… На некоторое время установим за домом Зубцова наблюдение.
— Да, это тоже надо было сделать сразу…
— Лучше поздно, чем никогда, Захар Петрович.
— Вот это «поздно» меня и смущает, — сказал прокурор.
— Попробуем.
Инга Казимировна глянула в окно: к зданию прокуратуры подъехал милицейский газик.
— Захар Петрович, это за мной…
— Езжайте.
Измайлов утвердил постановление следователя на производство обыска у Зубцовых и отпустил Гранскую.
Моросил летний теплый дождь. Он только прибил пыль на узких улочках Северного поселка да отглянцевал листья яблонь и вишен, которые заполонили сады этой тихой окраины Зорянска.
Отпустив машину, Инга Казимировна и инспектор ОБХСС Коршунов с двумя понятыми подошли к глухому высокому забору Зубцова. На калитке стандартная табличка с собачьей мордой и надписью: «Осторожно, злая собака!» Словно в подтверждение этому, со двора раздался яростный лай.
— А где же звонок? — спросила следователь, отыскивая кнопку.
— Какой там звонок, целый набат, — усмехнулся один из понятых пожилой сухопарый мужчина, имея в виду собаку.
— Волк, да и только, — подтвердила другая понятая — женщина лет тридцати.
Коршунов потряс калитку. Пес залаял еще сильнее. Проскрипела невидимая дверь, и старческий голос произнес: «Фу, Цезарь, на место!» Собака теперь только тихо рычала. Лязгнула задвижка на воротах. В приотворенную дверцу выглянуло старушечье лицо, обрамленное черной косынкой.
— Здравствуйте, мамаша, — приветствовал ее старший лейтенант. — Псину уберите, нам надо зайти…
Калитка захлопнулась. Увещевая собаку, старуха куда-то отвела ее и вернулась одна.
— Заходите, — пропустила она во двор пришедших.
— Следователь Гранская, — показала удостоверение Инга Казимировна.
— Как? — приложила к уху ладонь мать Зубцова.
— Вы громче, она плохо слышит, — подсказала понятая.
— Гранская! — почти выкрикнула Инга Казимировна. — Следователь из прокуратуры!
Старуха молча кивнула и повела всех к дому.
Инга Казимировна оглядела двор. Несколько яблонь, клумба, на которой росли нарциссы и пионы.
Неподалеку от дома притулилась железная коробка гаража, покрашенного суриком.
Гранская предъявила хозяйке постановление на обыск.
— Человека нету, а вы… — покачала головой старуха, скорбно поджимая губы. — Господи, и после смерти покоя нет…
— Покажите, пожалуйста, ваше жилище, — спокойно сказала Инга Казимировна.
Это ее спокойствие подействовало на Зубцову.
— С чего начнете? С его половины? — спросила она.
Его — значит, погибшего сына.
— Да, пожалуй, с его, — кивнула Гранская.
Зубцова перебрала связку ключей, нашла нужный, открыла небольшую верандочку, из которой был ход в большую комнату, заставленную и увешанную всевозможными часами.
Часы были самого разного фасона и размера. Но больше всего старинных. В виде бронзовых и фаянсовых статуэток, в деревянных футлярах, украшенных витиеватой резьбой, с боем, кукушками и прочей премудростью.
Гранская от неожиданности остановилась посреди комнаты.
— Богатая коллекция, — произнесла она вслух:
Особенно ее заинтересовали старинные карманные часы, лежащие под прозрачным пластмассовым колпаком.
— Очень долго покойный Владик за ними охотился, — вздохнула старуха, заметив, что диковина обратила на себя внимание следователя.
А вещь была действительно примечательная: в светлом серебряном корпусе, на котором искусной рукой мастера были выгравированы фигуры пастуха и пастушки, обрамленные сложным орнаментом.
— Работают? — поинтересовалась Инга Казимировна.
— А как же, — ответила Зубцова. — Если завести, отбивают полчаса и час, показывают число, месяц…
— Знаменитый «брегет», — подсказал Коршунов.
И Гранская вспомнила строки из «Евгения Онегина»: «…пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»…
— Очень любил их Владик… — хозяйка нежно потрогала футляр.
— Ну что ж, начнем, товарищи, — повернулась следователь к понятым, которые застыли у порога, ошарашенные обстановкой.
Складывалось впечатление, что мебель в комнате подобрали под эту коллекцию. Антикварный буфет, тумбочки, старомодная кушетка с высокой спинкой и зеркалом… Единственно, что привлекло здесь Ингу Казимировну как следователя, — сложенные в коробку из-под конфет письма, поздравительные открытки и телеграммы.
— Это я заберу, — сказала Гранская хозяйке. — На время.
Та молча кивнула. Прошли в следующую комнату.
