у меня в жизни любовь?
— Вот те на! — изумилась Инга Казимировна. — Прожила с мужем полтора десятка лет…
— Ну и что? — перебила ее Вера.
— Да и Глеб…
— Не то, не то ты говоришь, — поморщилась Самсонова. — Не помню, почему и как я вышла за него. Что-то показалось… А на самом деле… она вяло махнула рукой.
— Просто ты вбила себе в голову! — решительно сказала Гранская. Пройдет. Я читала, в семейной жизни бывают кризисы. Первый раз — после женитьбы. Все мы ждем чего-то необыкновенного и разочаровываемся… Второй кризис — когда подрастают дети. Это очень опасный момент. Действительно, Катька твоя почти невеста…
— Катя ни при чем… — Самсонова сцепила свои длинные пальцы. Она сидела некоторое время, потом с болью и отчаянием сказала: — Жить не хочется.
Инга Казимировна испугалась.
— Не говори глупостей! Что ты решила?
— Не знаю, Инга, не знаю. Ничего не знаю. — Вера безвольно опустила руки на стол. — Весь ужас в том, что и хочу уйти от Глеба и не могу… Ты что на меня так смотришь?
— Переживаю за тебя.
— А мне показалось, боишься.
— И боюсь.
— Не надо, — серьезно сказала Вера. — Я не люблю, когда меня жалеют.
У Гранской немного отлегло. Она достала припрятанную пачку сигарет. Но Вера решительно отобрала у нее курево.
— Бросила, так крепись, — сказала она. — Тоже мне, следователь…
— Вот такая ты мне нравишься, — нервно засмеялась Инга Казимировна. Так в чем же дело? Какая муха тебя укусила?
— Все очень сложно…
— Или очень просто… Я дам тебе почитать одну статью в психологическом журнале. Это, по-моему, то, что тебе надо знать. А зная болезнь, можно считать, что уже наполовину вылечилась…
— Интересно, — с иронией протянула Самсонова. — Что же в этой статье?
— Как раз твой случай. Понимаешь, при длительной несовместимости двух супругов возникают разные расстройства — депрессия, раздражительность. Дальше — хуже. Неврастения, ипохондрия, психопатия… Махните-ка вы на юг. Будь с ним понежней, дурачься…
— Ну-ну, — продолжала иронизировать Вера. — Интересно…
— Еще один вопрос, — увлекшись, продолжала Гранская. — Не замечала, Глеб в последнее время не прикладывался к рюмке?
— Да, в общем, не прочь, — неопределенно ответила Самсонова.
— Типичный случай! — воскликнула Гранская. — У мужчин добавляется склонность к алкоголю. Так сказать, компенсация и…
— Эх, Ингуша, — остановила ее жестом подруга. — Ты ничего не поняла… Один писатель сказал замечательные слова о человеческом общении. Он так и считает, что человеческое общение — это роскошь!.. Взять хотя бы тебя и Кирилла…
Но она не договорила. Хлопнула входная дверь, которую Гранская по привычке не закрывала днем на запор. В прихожей раздались чьи-то уверенные шаги и стук поставленного на пол чемодана.
На пороге кухни возник сын. Загорелый до черноты, в выцветшей рубашке.
— Юрочка! — Инга Казимировна бросилась к нему. Юра смущенно поцеловал мать и поздоровался с гостьей.
— Здравствуйте, Вера Георгиевна.
— Здравствуй, здравствуй! Тебя прямо не узнать…
— Чудик ты этакий, — все еще не могла успокоиться Инга Казимировна. Без всякого предупреждения… Без телеграммы…
— Без телеграммы, — прозвучал за спиной Юры голос Шебеко. — Но зато с бородой.
Кирилл Демьянович был все в той же полевой одежде — джинсах и ковбойке.
Теперь уже смутилась Гранская. Она представила Кирилла подруге. Он галантно поцеловал Вере руку.
— Как борода? — балагурил профессор похлопывая Юрия по плечу.
Глядя на жидковатую растительность на подбородке и щеках сына, Инга Казимировна рассмеялась.
— Не Черномор… Но, как говорится, лиха беда начало… Ты что, Вера? — спросила она у подруги, которая поднялась со стула, явно намереваясь уходить.
— Пойду…
— Нет-нет, — воспротивился Шебеко. — Мы вас не отпустим… Будем есть фрукты, пить вино. Замечательное вино, — говорил он, подражая кавказскому акценту. — «Псоу»! Во всем мире такого не сыщете!
— Благодарю. Честное слово, мне пора, — вежливо отказывалась Самсонова. — Как-нибудь в другой раз.
И, как ее ни уговаривали, она настояла на своем.
Инга Казимировна пошла ее провожать до подъезда.
— Счастливая ты, Ингуша, — шепнула Вера, целуя на прощанье Гранскую.
Инге Казимировне стало неловко за свою радость, за то, что разговор их прервали. Сердце защемило от жалости: человек пришел поделиться своими бедами, но так и ушел, не облегчив душу.
— Я к тебе на днях забегу! — пообещала Гранская.
Вера кивнула грустно и задумчиво.
А стол в кухне был уже завален янтарным виноградом, крупными сизыми плодами инжира, персиками, прямо-таки светящимися грушами, неправдоподобной величины помидорами. Пряно пахла киндза и еще какая-то незнакомая Инге Казимировне трава.
А Кирилл все доставал и доставал из сумок фрукты и овощи.
— Кто это у тебя был? — спросил он, держа в руках оплетенную бутыль с вином.
— Вера Георгиевна? Инспектор гороно, — ответил за мать Юра.
— То-то я смотрю, оробел ты, парень, — усмехнулся Шебеко. — Для мыши страшнее кошки зверя нет…
— Как раз ее никто в классе не боялся, — сказал Юра.
— А у меня рудимент школьных страхов остался, — признался профессор. — До сих пор снятся мучительные сны — экзамены по тригонометрии, а я ни в зуб ногой…
Глядя на своих мужчин, Инга Казимировна подумала, что Вера права она действительно счастлива.
— Какие планы? — спросила Инга Казимировна, когда Кирилл и Юра после ванны уселись за стол.
— Добрый молодец — в столицу, — сказал Шебеко, разливая по бокалам привезенное из Абхазии вино. — Экзамены.
— Ты сам разве не поедешь? — удивилась Инга Казимировна.
— А что мне там делать? — в свою очередь, спросил профессор. — Чтобы потом говорили: Шебеко кого-то тащил, на кого-то давил, чтобы повысили оценки его протеже?
— Повысили! — воскликнула Гранская. — Хоть бы не занизили!
— И вообще, — продолжал Кирилл, — хорошо бы во всех вузах ввести правило: во время вступительных экзаменов ни одна душа, не имеющая отношения к приемной комиссии, не должна там появляться…
— Но ведь у вас пока такого правила нет.
— Инга, — решительно заявил Шебеко, — обижайся не обижайся, но я никуда не поеду. Кстати, и сын твой в этом не нуждается.
— Ладно, — вздохнула она, видя, что его невозможно переубедить. Признаюсь, я даже надеялась,
