— Бутерброды с сыром да пирожные…
— Вот-вот, — кивнул Никулин. — А только за этот год буфет получил, как мы выяснили, шестьсот килограмм разных копченостей: сервелата, колбасы, корейки. Красной и черной икры около ста килограмм, семьсот банок крабов, полтонны апельсинов…
— Ого! — воскликнул прокурор. — Куда же все это пошло?
— Бальзатов объясняет, что съели во время творческих встреч, — хитро улыбнулся начальник горотдела. — Ну, когда артисты приезжали на гастроли. Говорит, о городе заботился, просто так, мол, к нам не поедут. Товарищи из ОБХСС беседовали с администратором рдянского театра. Тот сказал, что в буфете даже сосисок не было, не то что икры… Правда, я сам слышал, что у Бальзатова откуда-то есть дефицит. Думал, сплетни, а оно вон что оказалось!
— Как ему это удавалось?
— Как! Придет Бальзатов в управление общественного питания нашего горисполкома: выручайте, товарищи! Известная певица со своим ансамблем из Москвы! Не осрамиться бы, побаловать их вкусными вещами! Из столицы да еще знаменитая — как не дать? Певицы да актеры — всеобщие любимцы… А потом эта икра, апельсины и крабы уплывали к нужным Бальзатову людям. Тем, кто ему мебель делал, фонды выделял на бархат, кожу да замшу… «Жигуленок» он купил без очереди…
— Что по этому поводу говорит Самсонов? — поинтересовался прокурор.
— Утверждает, что ничего не знал, — ответил Никулин. — А буфетчица утверждает: не раз его шофер брал икру, осетрину и прочие деликатесы.
— Может, шофер для себя?..
— Буфетчица уверяет, что для шефа.
— А деньги платил?
— В этом отношении чисто. Платил…
Конечно, как размышлял потом Захар Петрович, директор завода мог действительно не знать о махинациях Бальзатова, тем более — участвовать в них. Так оно, скорее всего, и было. Не станет же Глеб Артемьевич мараться из-за мелочи, не то положение. Но неужели он не задумывался, откуда у Бальзатова эти дефицитные продукты? А если задумывался, то как спросить с него? Ведь сам же пользовался. Хотел того Самсонов или нет, но оказался в какой-то степени зависимым от ловкача. Раз в долгу — строго не спросишь. Значит, надо смотреть сквозь пальцы и на другие художества махинатора…
…Вечером, после работы, Измайлов подходил к своему дому с замиранием сердца — так было каждый день после отъезда жены и сына. Ему казалось (и ох как хотелось): вот он зайдет в свою квартиру и увидит Галину. Но каждый раз его ждало разочарование.
Встретила мать. Из кухни доносился запах чего-то вкусного. Евдокия Назаровна готовила сыну его любимые блюда.
— Какие-то пацаны приходили, — рассказывала она, когда сели за стол. — Кролика увечного принесли.
— А где он? — спросил Захар Петрович, привыкший, что жена оставляет дома больных зверят.
— Унесли. Спросили Галю, я сказала, что в отъезде.
Измайлов рассказал матери о кружке «Белый Бим» и предупредил: если снова притащат какое-нибудь животное, пусть направит ребят в школу кружок действовал и в отсутствие его жены, под руководством кого-то из старшеклассников.
— Непременно скажу, — пообещала Евдокия Назаровна. — Смотри-ка, а Галина твоя сердечная…
— Добрая, — кивнул Захар Петрович.
А сам подумал: «Была бы она такая же сердечная к своему мужу».
Напоминание о жене разбередило душу. Что бы с ним теперь ни происходило, поведение Галины казалось Измайлову все-таки несправедливым. Могла же дождаться его, объясниться, наконец. А то сорвалась в одночасье, увезла сына… Интересно, как и что она сказала Володьке? Неужели и он отрекся от отца? Разумеется, силком его никто бы не заставил ехать: парень взрослый.
Правда, Захара Петровича огорчало, что сын вел себя несколько инфантильно. Но в такой ситуации он должен был иметь свое мнение! (Если, конечно, мать с ним поделилась.)
Захар Петрович разложил свои инструменты, приступил было к вазе, которую он начал делать из маньчжурского ореха. Раздался междугородный телефонный звонок.
Измайлов бросился к телефону, опрокинув стул: Галина!
— Добрый вечер, — раздался в трубке голос Авдеева. — Отдыхаешь?
— Вроде того. Здравствуйте, Владимир Харитонович.
Измайлову показалось, что помощник областного прокурора чем-то озабочен. Или встревожен? И потом, почему звонит домой, а не на службу?
— Кропаешь, наверное, свои деревяшки?
— Как догадались?
— Догадался, — вздохнул Авдеев.
Измайлов почувствовал: тому есть что сказать и, скорее всего, сообщение не из приятных.
— Слушай, Захар, такое дело… Нехорошо как-то получилось… В общем, сегодня у меня была твоя дочь со своим сыном, то есть твоим внуком…
— Где они? — невольно вырвалось у взволнованного Измайлова.
Правда, он тут же спохватился: почему «нехорошо как-то»? Небось тоже жалуется на него, на Захара Петровича.
— В общем, — не ответив на вопрос, глухо произнес Владимир Харитонович, — Марина Антоновна… Покончила с собой…
— Как?.. Когда?.. — Измайлов опустился на кушетку.
— Ты же знаешь, она уволилась, улетела к дочери, к Альбине. И на следующий день ее там нашли… В сарае повесилась…
У Измайлова перехватило горло.
— Захар, Захар! — громко позвал Владимир Харитонович, подумав, наверное, что тот положил трубку.
— Слышу, — глухо отозвался Измайлов. — Прямо как обухом по голове…
Евдокия Назаровна, которая сидела в комнате со штопкой в руках, внимательно смотрела на сына.
— Записку оставила. Альбина показала мне. Пишет, что запуталась…
— В чем запуталась? Что говорит Альбина?
Звонок Авдеева — как гром среди ясного неба.
— Перед смертью она всю ночь говорила с Альбиной. Плакала. Рассказала о тебе… Оказывается, Альбина впервые узнала, кто ее настоящий отец…
— Ну и как? Я могу с ней увидеться?
— Не время сейчас, Захар. Поверь мне, не время… Она тоже спрашивала, где ты и что. По-моему, хотела встретиться. Я отсоветовал. Пока.
— Зря, — в сердцах произнес Измайлов.
— Может, и зря. Хотя я думаю, сейчас бы не надо…
— Это наше с ней дело, — резко произнес Захар Петрович. И тут же пожалел: Владимир Харитонович действовал, наверное, из лучших побуждений.
Авдеев снова вздохнул:
— Поздно говорить. Завтра утром улетят домой.
— Адрес оставила?
— Да. Скажу честно, хорошая дочь у тебя. И мальчишка отличный. Внук. Между прочим, Петя. Редкое теперь в городе имя… К нам не собираешься?
— Дня через два.
— Расскажу подробности.
Попрощались невесело.
Захар Петрович долго сидел не шевелясь. Какая-то тяжесть опустилась на плечи. Сколько бы ни выпало неприятностей на его долю по вине Марины, все же ее смерть потрясла Измайлова.
