— Нет-нет! — запротестовал Николай Николаевич! — Вика, что за барство?
— сделал он выговор дочери. — Отрывать людей. Да и лишние разговоры ни к чему…
— Я тоже так подумал, — сказал Семён Матвеевич. — Сейчас к той избушке очищает дорогу бульдозер. И раз с нами Вика — поедем на двух машинах. Вы на Глебовой «Ладе», а я со всем снаряжением — на «уазике». Сам за рулём. Устраивает?
— Во-во! — обрадовался Вербицкий. — Никого из посторонних.
— Не беспокойся, — заверил его Семён Матвеевич. — Все свои. Рудик — парень проверенный.
— А что Рудик? — не понял Вербицкий.
— Который ёлку принёс, — объяснила Злата Леонидовна. — Это шофёр Семена… Он поехал на бульдозере в Кабанью рощу, где охотничий домик. Поверьте, Николай Николаевич, на него можно положиться, как на родного сына.
— Короче, часика через два тронемся, — подытожил хозяин. — Дотемна, может быть, ещё успеем поохотиться. Переночуем в той избушке, а уж завтра, с утречка, загоним зверя поосновательней. И вернёмся. К праздничному столу и… — он указал на ёлку. — Принимается?
— Отлично! — потёр руки Вербицкий.
Каждый занялся своим делом. Виктория отправилась с Диком на околицу посёлка: ей не терпелось взяться за фломастер. Семён Матвеевич и Николай Николаевич принялись готовить охотничье снаряжение. Злата Леонидовна достала коробки с ёлочными украшениями. Дела не было только у Глеба. Но мачеха нашла — попросила разобраться с электрогирляндой: несколько лампочек не горели, надо было заменить их.
Но сначала он позвонил в Средневолжск, на работу жене, и сказал, что вернётся завтра вечером. Та поворчала и попросила, чтобы приезжал пораньше. Не к самому застолью — ведь приглашены гости, их надо кому-то развлекать, так как на её плечах праздничная готовка. Глеб пообещал.
А тем временем Семён Матвеевич у себя в кабинете на втором этаже забросал гостя вопросами: что думают и говорят в Москве о перестройке, какие ходят слухи.
— А ты не можешь задать мне вопросы полегче? — усмехнулся Вербицкий.
— Могу. Тогда скажи, что делается в вашем ведомстве?
— Что касается нашей конторы, то в ней в основном перестраивают кабинеты, — осклабился Вербицкий. — Да ускоренным темпом плодятся новые инструкции и указания.
— Это уж точно, бумаг заметно прибавилось, — согласился Ярцев. — На себе чувствую. И все же, перемены какие-нибудь будут?
— Ой, Матвеевич, о чем ты говоришь! — усмехнулся Николай Николаевич. — Вспомни, сколько на нашем с тобой веку провозглашалось разных новых широковещательных программ! И что из того?
— Как же так? — несколько растерялся хозяин. — А переход на хозрасчёт, самофинансирование, самоокупаемость?
— Это всего лишь новая упаковка, а содержание старое, — пожал плечами Вербицкий. — Пока живы министерства, без наших инструкций, указаний, одним словом, директив, вам не обойтись.
— Значит, ты считаешь… — вопросительно посмотрел на него Семён Матвеевич.
— Поговорят, пошумят, а в основном все останется по-прежнему.
Слова гостя удовлетворили Ярцева. И он стал нахваливать ружьё Николая Николаевича.
— Ты же знаешь, — сказал тот, — я всегда предпочитал бельгийские. Именно эти — «франкотт». Штучное производство. Отделка-то, отделка, а?
— Классная, — кивнул Семён Матвеевич, рассматривая рельефную художественную гравировку на металлических частях. — Пробовал?
— В Белоруссии. Отличная балансировка, посадистость. Я уже не говорю о постоянстве боя! А ты что возьмёшь? — спросил Вербицкий, оглядывая солидную коллекцию оружия хозяина.
— Моего «Джемса Пэрдэя», — ответил Семён Матвеевич, переламывая двустволку и глядя стволы на просвет. — Верная штука, ни разу не подводила. Между прочим, отдал за него семь с половиной тысяч.
— Семь с половиной? — присвистнул Вербицкий, беря ружьё из рук хозяина.
— Копейка в копейку, — подтвердил Ярцев. — Уверяю тебя.
— Девятый калибр, — сказал Николай Николаевич, рассматривая ружьё. — Думаешь, подстрелим кабанчика?
— Или лося, — подтвердил Ярцев. — Попадаются частенько. Ещё хочу прихватить вот это. — Он взял плоский футляр из кожзаменителя, открыл его и бережно вынул красиво инкрустированное и гравированное ружьё. — Испытаю в первый раз.
— Дай-ка, дай-ка! — загорелись глаза у Вербицкого. — ТОЗ-34 Е… Какая прелесть!
— Новинка.
— Слыхал, а вот держать в руках не приходилось. Молодцы, туляки, что возрождают производство уникального оружия! Где достал? — спросил Николай Николаевич с завистью.
— Где достал — секрет, — улыбнулся Семён Матвеевич. — Но вот если хочешь, сделаю и для тебя.
— Спрашиваешь! Конечно, хочу! — Вербицкий не мог налюбоваться ружьём.
— Смотри, ведь могут же у нас. И ещё как! Получше всяких там «зауэров», «манлихеров» и «винчестеров»!
— Патриот, — похлопал его по плечу Ярцев. — А у самого — «франкотт».
— Так если бы у нас раньше выпускали такую красотищу! — потряс ТОЗом Николай Николаевич. — Ведь туляки всегда делали отличное оружие, но серийное. А я люблю, чтоб редкое. И отделка. Кому нравится шаблон?
— Ты прав, — согласился Ярцев.
— Послушай, — вдруг спросил Вербицкий, отдавая ружьё, — как ты сюда…
— Скатился? — с кислой улыбкой закончил за него Семён Матвеевич. — Обстоятельств несколько. А началось все с того времени, когда создали областной агропром. С Лагутиным, председателем, у нас сразу начались трения. Уж кто-кто, а ты его знаешь как облупленного. Твой бывший зам.
— Занозистый мужик, — нахмурился Вербицкий. — Он и под меня копал. Да не по зубам я ему оказался. И что же вы с ним не поделили?
— Во-первых, как ты правильно сказал, любви к тебе он особой не питал. А я вроде бы твой кадр.
— Не думал, что он такой злопамятный, — покачал головой Николай Николаевич. — Дальше?
— Дальше, — усмехнулся Ярцев. — Это уже из порядка причин не личного характера. Понимаешь, у Лагутина свои, местные заботы и проблемы, а у моего республиканского начальства — свои. Да что объяснять! Сам отлично знаешь эти увязки-неувязки. Словом, господа грызутся, а у слуг щеки от оплеух горят. А тут пленум обкома… Нового первого избрали. При старом я бы удержался. Новый же поддержал Лагутина. Вообще сейчас прополка идёт — о-е-ей! А мой участок всегда был трудным. Раньше я умел ориентироваться, а тут чувствую — надо делать ход конём. Понимаешь, из проигрыша сделать выигрыш. Хотя бы для видимости…
Ярцев замолчал, укладывая ружьё в футляр.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Вербицкий, слушая Ярцева с большим вниманием.
— В октябре прошлого года хоронили Костюкова, директора «Лесных далей»… Представляешь, только что повесили на грудь вторую Звезду Героя, а он…
— О, Костюков был голова! — закивал Вербицкий.
— Что ты! Оставил хозяйство — любо-дорого посмотреть! Я сейчас забот не знаю! У меня главный агроном — хоть завтра в академики ВАСХНИЛ! А жилищный фонд! А культура! Не говоря уже о самом производстве!
— Так ты сам сюда напросился?
— А что оставалось делать? Ждать, пока дадут по шапке и предложат какой-нибудь колхоз поднимать?
— Что ж, ход правильный, — после некоторого размышления одобрил Вербицкий. — Отличный ход, ты на виду… Сам себе голова. Вокруг все с тобой здороваются каждый день, уважают. Понимаешь, знают, как говорится, в лицо. И сделать можно много хорошего. Главное — видишь результаты своего труда. А природа чего стоит! Так что живи себе на здоровье. — улыбнулся он.
— Радуйся жизни.
