— Это Белая баба, — разродился молчавший до этого Птах, — говорят, она судьбу предсказывает путникам…. Или плачет…
— А мы тут причем? — недоумевал Антон. — Чем обидели — то? Да мы ее вообще первый раз видим.
— Я не первый, — возразил Тимофей, — и она все время слезы льет.
— А плачет она над теми, кого беда или смерть ждет, — немного подумав, добавил Птах.
Желание продолжать путь совсем пропало, и захотелось оказаться дома, где не было никаких Кащеев, где никого не надо было спасать, где ни надо было никуда идти, где так славно сидеть вечерами в уютном кресле под любимую музыку горячо любимого «Наутилуса» или не менее боготворимого 'Пинк флойда', неторопливо потягивая пиво после напряженного рабочего дня.
Возвращаться смысла не было, и друзья, окончательно упав духом, продолжили путь.
Но идти быстро не получалось, на пути вставал искореженный лес. Могучие ели-великаны сменились мертвыми деревьями, которые наклонились навстречу путникам, как будто леденящее дыхание смерти с востока в одночасье согнуло и покорежило пусть мрачный, но зато живой лес. Лес, который пытался сопротивляться, воздвигая на пути злой силы баррикады погибших деревьев.
— Похоже, мы уже пришли, — сказал Антон притихшим Тимофею и Птаху. Они оказались среди абсолютно голых стволов, с которых непонятно как были содраны не только ветви, но и кора.
А среди этого частокола мрачной громадой темнел замок. Сказать, что он был черным, значит, ничего не сказать, бледный свет умирал, касаясь его поверхности.
'Но если я безвестно кану —
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?…'
Вспомнил Антон строку из любимого стихотворения сестры. Лучше и не скажешь.
'Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты остался невредим…'
А вот это нам сейчас совсем не помешает… Горячая молитва…
Высокими готическими шпилями замок вонзался в нависшее над ним небо. Несокрушимой мощью веяло от его древних каменных стен. Несмотря на то, что часть их обрушилась под гнетом времени и поросла диким виноградом, эти стены могли противостоять любому врагу, вздумай он опробовать их крепость.
В бойницах в любой момент появились бы закаленные в сражениях воины, осыпая противника градом каленых стрел и поливая его раскаленным варом. И горе тому, кто осмеливался потревожить покой обитателей замка, разбудить древнюю силу, спящую до поры до времени.
Зато гостей замок встретил бы, как полагается, фейерверками и толпой вышколенных слуг, ловко разносящих напитки и яства. Повсюду звучала бы тихая музыка, журчали фонтаны, пели птицы. Запах цветов разносился бы далеко окрест, и все в округе знали, что у гостеприимных хозяев праздник. Вот только бывали ли здесь гости, никто не знал, а с тех пор, как здесь обосновался Кащей, замок вообще оцепенел. Никто не нарушал покой старика — ни друзья, ни враги. Много, много лет….
Троих пришельцев замок не считал ни за врагов, ни за друзей, и тишина вокруг осталась неизменной.
Друзья немного постояли, успокаивая бурлящие чувства, и молча двинулись к огромным железным воротам.
Внезапно весь замок засиял, как огромная рождественская елка, озарился фосфоресцирующим сиянием, и громовой рев, исторгнутый сразу из трех глоток, пригвоздил их к месту.
— КТО? — грохотало со всех сторон, — КТО ИДЕТ?
— Свои, — слабо пискнул в ответ оптимист Тимофей.
— СВОИ ПО НОЧАМ НЕ ХОДЯТ! СВОИ ДОМА СИДЯТ! — и опять заревело, — КТО?
Не услышав ответа, сторож решил сам посмотреть, может, и вправду, свои шутят.
Ворота с жутким скрипом растворились, наружу выполз грязно-зеленый дракон-переросток с тремя головами, которые, как перископы, вертелись во все стороны, стремясь обнаружить наглеца, рискнувшего нарушить покой Черного Замка. Судя по огромному брюху и не менее толстому заду, дракона не беспокоили последние лет сто, и он был ошеломлен наглым вторжением.
Антон на минуту представил, как он сражается с этим чудовищем, и у него сразу же вспотели ладони. Его менее храбрые спутники торопливо отступали, стремясь спрятаться за спину «героя».
Дракон, наконец, заметил людей и, не торопясь, двинулся в их сторону. При этом он вилял хвостом, как топ-модель на демонстрации зимней коллекции исподнего белья.
Внезапно бесенок Птах оттолкнул Антона и побежал вперед.
— Что ты делаешь? — закричал Антон и кинулся вслед.
Реакция дракона была мгновенной. Он собрался, оперся на мощный хвост и задние лапы, его крылья, больше похожие на китайские веера, замолотили по воздуху, помогая удерживать равновесие. Длинные шеи вытянулись и развернулись под одинаковым углом друг к другу, напоминая латинскую «W», и только головы безостановочно вертелись, как на шарнирах, пытаясь поймать верткую цель в прорезь прицела.
Когда это удалось, дракон радостно загромыхал и начал обстреливать Птаха короткими огненными струями. Причем очереди следовали одна за другой, настолько быстро головы передавали друг другу эстафету, а наводка становилась все точнее.
'Совершенная боевая машина, — подумал Антон, которого будто пригвоздили к месту, — терминатор, блин'.
Одна из огненных струй вскользь мазнула тощее тельце бесенка. Тот испуганно заверещал и, петляя, как заяц, ринулся обратно.
Антон будто наяву услышал голос сестры: 'Когда станет совсем невмоготу, достань полотенце и гребень, сломай гребень и брось навстречу опасности'.
Спасать Птаха надо было немедленно и парень, не сомневаясь ни минуты, вытянул сверток. Не разворачивая, сломал деревянный гребень и, яростно размахнувшись, кинул все вместе — и гребень, и полотенце — дракону в морду, так как тот, оказывается, умел довольно быстро бегать и был уже почти рядом. А потом Антон безнадежно закрыл глаза. Быть «героем» у него не получалась.
И он не видел, как в воздухе смертоносной тучей закружились деревянные стрелы, повисли над драконом, а потом разом воткнулись в землю около него, неизвестно как увеличившись в размерах. Грозный страж замка оказался окружен частоколом из огромных стволов деревьев, преодолеть который он не мог.
Дракон заревел, с размаху влупился в неожиданно вставшую на пути преграду, отлетел назад и принялся опять плеваться огнем, но то ли запас боеприпасов иссяк, то ли частокол был огнеупорным, но тюрьма оказалась крепкой и беснующемуся внутри узнику не поддалась.
А полотенце, трогательно вышитое крестиком, вообще повело себя странно — оно выгнулось дугой, перебросилось мостиком над полем боя, непринужденно нырнуло в распахнутые ворота и друзьям, которые к тому моменту уже открыли глаза, ничего не оставалось, как ступить на эту импровизированную «street».
Не успели они двинуться вперед, как поняли, что идти им не придется. Под ногами мягко завибрировало и понесло вперед, как на эскалаторе, только ветер свистел в ушах.
'Вот это да! Ай да ведьма, ай да мастерица!' — восторженно выдохнул Тимофей, не ожидавший такого сервиса в полевых условиях. Антон от комментариев воздержался, ожидая развязки, а Птаху, похоже, было все равно.
Конечной станцией оказался громадный абсолютно пустой зал. По всему его периметру стояли колонны необычной формы — с множеством выпуклостей в самых неожиданных местах. Антон присмотрелся — это же девичьи фигуры, покрытые чем-то блестящим. ЛИца, искаженные невообразимой мУкой, телА, изуродованные безжалостной рукой, застывшие навеки, словно экспонаты чудовищного музея. Парень с трудом преодолел подступившую к горлу тошноту и глянул на Тимофея. На того вообще напал столбняк, а в глазах читался немой вопрос: — 'Зачем?'
В самом дальнем от друзей конце зал имел возвышение с широкими ступенями, а на самом верху, почти у самого потолка, стоял массивный трон черного цвета.
Вдоволь «налюбовавшись» на мрачное великолепие, гости, наконец, заметили, что на нем кто-то сидит.
Антон, Тимофей и Птах молча застыли посреди зала. Тот, на троне, тоже не двигалась.
Стояла мертвая тишина.
— Он живой? — вопрос Птаха повис в воздухе.
— Я просто задумался, — прозвучало в ответ. — Задумался о том, как тесен мир. Не успеешь подумать о женитьбе, как сваты приходят сами. Неужто Баба-Яга передумала? Никак боится в девках засидеться? Или вы по своему личному делу ко мне?
Голос напоминал скрип железа по стеклу, настолько он был неприятен и Антон передернулся, прогоняя мурашки, толпой бегущие вдоль позвоночника
У его друзей приятных ассоциация, видимо, тоже не возникло. Говорящий встал во весь рост, и появилась возможность его рассмотреть.
Кащей по степени мерзкости ничем не отличался от своего голоса. Ходячий экспонат анатомического театра. Казалось, под кожей не было ни грамма плоти, настолько иссохшим был этот старик. Высокий рост еще больше подчеркивал его худобу, а глубоко запавшие глаза, в глубине которых едва теплились красноватые огоньки, очарования не добавляли. Яростный взгляд, казалось, готов был испепелить непрошенных гостей.
'Соседушка, а я вам сахарку принес…' — некстати вспомнил Антон фразу из довольно популярной игры, где требовалось задобрить несговорчивого мага.
Ой, не до шуток! Совсем не до шуток!
Почуяв движение воздуха, Антон обернулся на своих спутников. Рядом, ощерившись, стоял хорошо знакомый волк, он негромко порыкивал, как бы предупреждая, что просто так его не возьмешь. С оскаленной пасти на пол капала слюна, шерсть встала дыбом.
'А Тимофей испугался, силу демонстрирует, сам-то хлипкий, — подумал Антон, который крутил головой, отыскивая Птаха. — Где этот гаденыш? Смылся! Опять куда-нибудь вляпается! Нашел время!'
Волк предупреждающе зарычал, парень глянул на Кащея, прикидывая расстояние, и потрогал мешочек с разрыв-травой, висевший на шее: — 'Слишком далеко, пока бежать буду, все, что захочет со мной сделает'.
— Выходи сражаться, как мужчина с мужчиной! — пришли на память спасительные слова, и Антон потянул из-за спины грозный меч-кладенец, который в заколдованных ножнах почти ничего не весил, и парень успел подзабыть его истинную тяжесть.
Вызов был сделан и теперь придется сражаться, все равно отсюда живыми не выйти. Антон слегка поднял меч, намереваясь отразить хотя бы первый удар, а там будь, что будет.
