В полдень 30 апреля 1945 года Менгесхаузен нес патрульную службу непосредственно в здании новой имперской канцелярии, проходя непосредственно по коридору мимо рабочей комнаты Гитлера до Голубой столовой.
Патрулируя по указанному коридору, Менгесхаузен остановился у крайнего окна Голубой столовой, что первое от выходной двери в сад, и начал наблюдать за движением в саду имперской канцелярии.
В этот момент из запасного выхода «бункера фюрера» штурмбанфюреры Гюнше и Линге вынесли тела Адольфа Гитлера и его жены Ифы Браун, бывший личный секретарь [58.3] . Это заинтересовало Менгесхаузена, и он начал внимательно наблюдать за происходящим.
Личный адъютант Гитлера Гюнше облил тела бензином и поджег. В течение получаса тела Гитлера и его жены были сожжены и занесены в воронку от снаряда, которая была примерно в одном метре от вышепоименованного запасного выхода, и закопаны.
Всю процедуру выноса, сожжения и погребения трупов Адольфа Гитлера и его жены Менгесхаузен наблюдал сам лично на расстоянии 600 метров [58.4].
Далее Менгесхаузен заявил, что в указанной воронке 29 апреля 1945 года была зарыта личная собака Гитлера. Ее приметы: высокая овчарка с длинными ушами, спина черная, бока светлые. Со слов Пауля Фени, который специально ухаживал за собакой Гитлера, Менгесхаузен знает, что она была отравлена ядом.
Осмотром мест, указанных опознавателем Менгесхаузеном, была установлена правдивость его показаний: во время патрулирования 30 апреля 1945 года Менгесхаузен мог из окна Голубой столовой прекрасно наблюдать за происходящим у запасного выхода из «бункера фюрера». Тем более правдивы показания опознавателя Менгесхаузена, так как из названной им воронки «…» [58.5] мая 1945 года нами были извлечены обгоревшие трупы мужчины и женщины и две отравленные собаки, которые другими опознавателями опознаны, как принадлежавшие Гитлеру и его личному секретарю Ифе Браун.
Глазомерная съемка места обнаружения трупов Гитлера и его жены и фотоснимки мест, названных опознавателем Менгесхаузеном, к акту прилагаются.
О чем и составлен настоящий акт…»
Почему же в акте было пропущено указание на день «извлечения»? Это было косвенное отражение почти анекдотической ситуации, в которой оказался Клименко. Когда 5 мая он захотел вывезти найденные 4 -го трупы из сада имперской канцелярии, то это оказалось не так просто. Сад охранялся отделом контрразведки 5-й ударной армии. Вечером 4-го Клименко посоветовался со своим заместителем Дерябиным. «Червячок сомнения», по словам Клименко, его одолевал: «Давай выкопаем эти два трупа». Но как? Пришлось на рассвете тела… выкрасть. Тайком пробрались в сад, выкопали трупы Гитлера, Браун и двух собак, завернули в одеяла, положили в деревянные снарядные ящики, затем отвезли уже не в Плётцензее, а в отдел контрразведки штаба 3-й ударной армии, находившегося в северном пригороде Берлина Бух.
Письмо доктора Фауста
Здесь в истории поисков наступила некоторая пауза. Командование в Берлине — заместитель Жукова генерал-полковник Иван Серов, начальник фронтового управления «СМЕРШ» Вадис могли быть довольны — они уже заполучили Геббельса, в Москве об этом знали. Потом последовала краткая история псевдоГитлера.
Но в 3-й ударной армии не успокоились. Во-первых, предстояло провести судебно-медицинское обследование найденных трупов. Кто должен был этим заняться? По штатному расписанию во фронтовом управлении имелось военно-санитарное управление, в его составе — главный судебно-медицинский эксперт и его служба. Служба не подчинялась «СМЕРШ». Но здесь действовали «высшие силы». Так как в Москву уже было доложено, что труп Геббельса найден, и это донесение пошло туда напрямик (минуя «СМЕРШ») от политических и разведывательных органов, офицеры которых присутствовали при освидетельствовании трупов во дворе тюрьмы Плётцензее, также напрямик из Москвы было дано указание члену Военного совета фронта генерал-лейтенанту Телегину (с ним, кстати, у «смершевцев» были плохие отношения) организовать медицинскую экспертизу. Телегин, как он вспоминал в беседе со мной в 1967 году, вызвал к себе начальника медслужбы и дал соответствующие указания, тот передал эту команду главному эксперту — подполковнику медслужбы Фаусту (да, именно такое имя!) Шкаравскому.
Пусть о дальнейшем расскажет сам Шкаравский, как он сделал это в письме на мое имя. Я раньше не публиковал это письмо — может быть, потому, что вскоре после его получения поехал к Шкаравскому в Киев, и разговор с ним был для меня важнее, чем письмо. Но сейчас надо документировать все, учитывая резкую критику в адрес доктора Шкаравского, которому судьба дала столь редкое имя — Фауст. Документ весь пронизан сознанием того, что ему выпало надолго произвести уникальное обследование, и он с честью справился с этим делом. Его никто не вынуждал, никто не подталкивал (отношения со «СМЕРШ» у него были напряженными), и он испытывал чисто профессиональное удовлетворение тем, что по мере сил исполнил долг врача и гражданина.
Вот его письмо, отправленное мне из Киева 10 октября 1965 года [59] .
«Глубокоуважаемый тов. БЕЗЫМЕНСКИЙ!
Прежде всего, прошу извинить за весьма запоздалый ответ, более месяца я не был в Киеве.
Те данные, которые я Вам сообщаю, являются, с моей точки зрения, историческими. Ведь речь идет о позорной кончине главного вождя мирового фашизма, на совести которого лежат многие миллионы человеческих жизней. Я знаю из своей практики, что вопросом о смерти Гитлера интересуются весьма часто. Этот вопрос мне лично задавали сотни раз, иногда слегка спорили со мной, но обычно мой ответ всегда их удовлетворял. А посему, чтобы и Вы с полным доверием отнеслись к моим данным, я скажу несколько слов о себе.
Я, Фауст Иосифович Шкаравский, старый киевлянин, врач с 40-летним врачебным стажем, кандидат медицинских наук. Моя специальность — судебная медицина. Меня хорошо знает вся судебно-медицинская верхушка нашего Союза, как профессор суд. медицины Прозоровский, Черваков, Бронникова, Авдеев (мой прямой военный шеф) и все старые судебно-медицинские работники.
До Великой Отечественной войны я был гражданским судебно-медицинским экспертом в Киеве, был старшим ассистентом кафедры судебной медицины Киевского медицинского института и Киевского института усовершенствования врачей, работая вместе с киевскими профессорами суд. медицины — Сапожниковым и Гамбург.
Всю войну был на фронте в должности главного судебно-медицинского эксперта Центрального фронта, 1-го Белорусского фронта и Группы оккупационных войск в Германии. Таким образом, войну закончил в Берлине.
После войны с 1946 по 1962 год работал в Киеве главным судебно-медицинским экспертом Киевского военного округа. В 1962 году вышел в отставку, сейчас на пенсии.
В период Великой Отечественной войны я как главный эксперт фронта возглавлял или лично выполнял все особо важные суд. медицинские экспертизы в зоне фронта (в частности, в Берлине).
Из этого следует, что на мою долю «выпала честь» вскрыть трупы вождей немецкого фашизма — трупы Гитлера и Геббельса.
Я эту экспертизу, весьма интересную и довольно простую, называю исторической.
Речь идет о вскрытии 13 трупов: 1) Адольфа Гитлера, 2) Евы Браун, 3) Геббельса, 4) жены Геббельса, 5—9) пяти трупов дочерей Геббельса, 10) трупа сына Геббельса, 11) трупа предпоследнего немецкого коменданта г. Берлина — генерал-майора Кребса (автор письма в этом месте неточен.—Л.Б.) и 12—13) трупов двух собак Гитлера, на которых проверялась эффективность действия яда, каким были отравлены все 13 «героев» этой группы.
Несколько слов об обстановке, при которой проводилась эта экспертиза «13-ти». В первых числах мая 1945 года (числа 2—3-го, точно не помню) штаб 1-го Белорусского фронта находился в небольшом городке в километрах 30 от Берлина. Как-то днем я был вызван начальником Военно-санитарного управления фронта генерал-майором медслужбы Барабашовым [59.1] и получил задание срочно выехать в командировку в предместье Берлина — Бух для проведения «особо важной» экспертизы по заданию Политуправления фронта (генерал Телегин).
Я сразу же уехал и в Бухе обратился в «СМЕРШ» 3-й ударной армии. Меня, к великому сожалению, сам начальник «СМЕРШ» и его заместитель приняли весьма недружелюбно. Несмотря на мое высокое служебное
