рукояти. И только потом отложила его в сторону и нагнулась за своей одеждой.
Она с трудом заставила себя влезть в сырые сапоги, после чего пристегнула ремень с мечом к правому бедру. Плащ был все еще тяжелым от влаги. Она оставила его лежать на земле, а пока принялась готовить завтрак на скорую руку из сыра и последнего куска хлеба.
Еще до наступления сумерек она приметила сучковатый кустарник, незаметный ночью. К нему она и привязала тогда коня, предварительно освободив от тяжелого седла. За это время он уже объел половину листьев.
Она подхватила с земли плащ, оседлала изнуренное животное и начала долгий отлогий спуск в узкую лощину. Затем ей предстоял крутой подъем, который вел в другую лощину. Внизу протекая небольшой ручей, и она дала коню напиться.
Прошло совсем немного времени, и солнце высушило одежду. Оно припекало, согревая открытую шею. Впервые за все эти дни ее настроение немного улучшилось. Правда, она видела, что над соседней вершиной и дальше на востоке нависли тучи, но это уже не важно: даже если там бушует гроза, она на своей лошади удаляется от нее прочь.
Весь день она с большой осторожностью продвигалась вперед по склонам гор, которые становились все опаснее. Конь устал, и она не подгоняла его, позволяя животному идти в своем темпе. Под ногами была скользкая грязь, и каждый неосторожный шаг грозил бедой.
Впереди виднелась вершина, которая возвышалась над всеми остальными. Ша-Накаре, или, как называли ее солдаты Келеда, Гора Дозорных. С самого ее пика открывался вид на русло реки Лите до самой Эсгарии. В далекие времена, когда только образовалось Келедское королевство, на горе Ша-Накаре всегда находился пограничный отряд. Но Эсгария и Келед-Зарем никогда не воевали между собой, и солдаты давно уже покинули гору.
Стужа все двигалась в сторону высившейся горы, позабыв о еде, пока урчавший живот не напомнил о себе. Она достала что-то из мешка и даже не заметила, что это была за еда. Главное, что она утолила голод, и спешно продолжила путь. Ша-Накаре нависала над другими вершинами. Ее можно было бы назвать настоящей горой — вершиной мира, но только если ты никогда не видел Крильские горы Роларофа или остроконечную, невероятно зазубренную горную цепь Акибус в земле Кондос, мысли о которой не давали ей покоя.
Солнце неспешно садилось. Вершину Ша-Накаре увенчал золотистый ореол, когда женщина приблизилась к подножию горы. Подкрадывалась ночь, и в тени горы она почувствовала, как сомкнулись челюсти мглы.
Стужа размышляла над тем, стоит ли продолжать путь. Она знала, что где-то есть старая тропа, ведущая на самую вершину. Если бы удалось найти ее, то она бы легко поднялась по ней даже ночью.
Она подняла глаза к небу. Впервые за столько ночей она увидела на нем звезды. Скоро появится луна, блестящая луна, почти полная, если она не ошибается. А это значит, что будет светло.
Но когда же восход луны? Она крутилась в седле, разглядывая небо в надежде увидеть хоть какие-то признаки, но напрасно. В нетерпении кусала губы. Она никогда не была терпелива. Луна может появиться в любую минуту или не появиться вовсе, и тогда уже будет поздно.
Стужа медленно пустила своего коня к подножию Ша-Накаре, напряженно осматривая все вокруг, пытаясь обнаружить малейшие следы тропы, ведущей вверх. При свете дня она бы ни о чем не думала, а просто взобралась бы по склону. Но ночью она не могла рисковать. Конь ей по-прежнему дорог, а ее собственная шея еще дороже. Ей нужно знать наверняка, что они не угодят в яму и не запнутся о камень.
Луна наконец-то выплыла из-за волнистого гребня Шай-Застари. Стужа вздохнула, слегка выругавшись про себя. Она, наверное, раз шесть проехала мимо тропы, не замечая ее в темноте. Снова вздохнула. Полоса матового света указывала путь.
Это была узкая тропинка из вытоптанной глины, утрамбованной ногами за многие века. И тем не менее трава и жалкие кустики кое-где посягали на ее границы, понемногу отвоевывая назад эту землю. Мало кто из людей приходил теперь сюда, это были или случайные охотники, или скучающие дозорные, которым захотелось полюбоваться пейзажем.
Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, когда она впервые взбиралась по этой тропе, и Кимон был рядом с ней. Он еще пел ей песню, пока они скакали верхом. Но что это была за песня, она не помнит.
Вершина Ша-Накаре была широкой и плоской, продуваемой ветрами. Одинокое дерево торчало там мертвой трухлявой громадой. Его голые, поломанные ветви дрожали на ветру. Женщина тоже задрожала, но не от ветра. Ужасающая мысль о времени и о возрасте пронзила ее при виде этого дерева. «Ничто не живет вечно, — шептало оно ей, и эта мысль, казалось, эхом отзывалась среди обветренных древних холмов. — Ничто, ничто…»
Стужа слезла с коня и потерла затекшую спину. Мерцающий тусклый свет луны заливал все вокруг. Круги, выложенные из небольших камней, огораживали места, где когда-то горели костры. Камни размером побольше стояли неподалеку, к ним прислонялись люди, которые сидели и любовались этими кострами. Она подвела своего коня к столбу, вбитому в землю кем-то из странников, и привязала его.
Воздух был напоен сильным приятным запахом воды. Она глубоко вдохнула, закрыла на мгновение глаза, наслаждаясь тишиной, и затем подошла к краю вершины, что смотрел на запад.
У нее стеснилось в груди.
При лунном свете Лите была похожа на вьющуюся серебряную ленточку. Доносившийся до вершины запах реки был слаще всех ароматов мира. Горы легкими пятнами отражались на ее искрящейся и переливающейся поверхности. Но глаза устремились вдаль, мимо всей этой красоты.
Эсгария.
Сразу же в голове промелькнула мысль о том, ради чего она здесь.
Ей было всего семнадцать лет в ту роковую ночь, ее последнюю ночь в Эсгарии. Весна была уже на исходе, леса во владениях ее отца уже покрываются листвой и изобилуют дичью. Стужа часто стояла у ограды и слушала, как перекликаются совы. Дождавшись, когда вся ее семья, слуги и солдаты ее отца наконец-то заснут, она незаметно пробиралась в подземелье замка, где у нее были спрятаны меч и щит. Долгими часами, втайне от всех, она занималась со своим учителем, совершенствуя приемы и технику владения оружием, училась всему, что должен уметь искусный воин, и для сна у нее оставалось лишь четыре часа до рассвета.
Это должно было оставаться тайной. По законам Эсгарии, женщине, прикоснувшейся к оружию мужчины, грозила смерть.
Стужа очнулась от воспоминаний. Ветер, дувший ей в спину, несся через Лите к ее родной земле. Он шевелил верхушки деревьев, подступивших к самой воде. За все время своих путешествий ни в одной стране она не видела таких лесов — темных и величественных, — как в Эсгарии. Она потуже завернулась в плащ, поскольку ветер так и норовил сорвать его с плеч.
В ту последнюю ночь ее застал брат — ее завистливый, полный ненависти брат. Так же как ей было отказано в праве прикасаться к мечу, брату, как и всем мужчинам, было раз и навсегда запрещено изучать тайны магии. У каждого из двоих было то, что хотел иметь другой больше всего на свете, к тому же брат презирал ее.
Он застал ее в ту ночь и попытался убить. Имел на это право. Но у нее был хороший учитель. Правда, до этого случая сражение на мечах было для нее игрой, упражнением, забавой среди многих забав.
До сих пор она отчетливо помнит, как выглядело окровавленное тело брата, как его алая кровь капала с лезвия меча, брызгая на пол. Это было началом всех ее кошмаров. Отец, не в силах наказать ее, как того требовал закон, сгорая от позора и горя, предпочел убить себя, чем поднять руку на дочь. И тогда учитель Бурдрак вызвал ее на поединок. Он, ближайший друг отца, во всем винил себя и искал расплаты.
Она не понимала тогда, зачем приняла вызов. Помнит, как ее лихорадило, словно в бреду, как панический страх затмил разум. Тогда ей казалось — меч бьется сам, без ее участия. Только позднее она, конечно, поняла, что двигало ею желание жить.
