Поющая кровь

Робин Уэйн Бейли «Поющая кровь»

Глава 1

О матушка, как мне нужна
Твоих объятий глубина!
Сучками-ветками укрой,
Густой листвой.

Средь нежных лепестков цветов
Устрой мне тихий, мирный кров
И млечным соком напои
Своей любви.

Утешь меня и песню спой.
Как жаль, что нет тебя со мной
И что по свету без тебя
Скитаюсь я.

Эта музыка наполняла дикой, необузданной страстью, бешеный ритм подчинял себе, заставляя двигаться в такт. Струны саза и уда издавали неистовые звуки, сливавшиеся в четвертьтоновых аккордах. Барабан думбеки и трепетал, и пульсировал, и колыхался. В воздухе стоял медный звон от дзилов на ее пальцах.

Мужчины и женщины, все, кто был в таверне, подбадривали ее, выкрикивая слова поддержки, и, позабыв обо всем — о еде, напитках, о своих спутниках, — смотрели, как танцует она. Как танцует Самидар.

Ее бедра покачивались, внезапно замирали и затем, мучительно дразня, описывали небольшие круги и полукруги. Открытый живот, сладострастно вращаясь, волновался над низко посаженными юбками. Казалось, пупок перемещается по телу, послушный его свободным движениям. Оказавшись на гладком столе, она начала крутиться еще быстрее. Юбки разлетались, обнажая ноги и колокольчики, что она носила на левой щиколотке. Темные волосы облаком обрамляли лицо. Ремни, украшенные каменьями, обтягивали грудь, они переливались в свете ламп, освещавших трактир; самоцветы вспыхивали завораживающим огнем в ответ на малейшее движение ее тела.

Она звенела дзилами, и думбеки отзывался низким звуком. Вступали саз и уд, и ее бедра бесстыдно соблазняли. Пот ручьями стекал по лицу, шее, туловищу, образуя скользкие лужицы, таившие опасность для ног, выполнявших замысловатые движения.

Она танцевала и танцевала до тех пор, пока все лица не расплылись и голоса не слились в неясный, ничего не значивший шум, — все вокруг перестало для нее существовать, кроме музыки и танца.

Из затененного угла полетели монеты, ударившись о ее грудь и живот, они со звоном рассыпались по столу под ногами. Было невозможно разглядеть, какого достоинства и чьей чеканки были эти монеты. Она посмотрела на человека, бросившего деньги, разглядывая его из-под обольстительно приспущенных век; этот пристальный взгляд намеренно обещал все и ничего. В конце концов, подобную щедрость следует наградить. Теперь она двигала бедрами для него, повернулась и медленно согнулась назад, пока волосы не коснулись поверхности стола. Когда она опустилась еще ниже, ее плечи и грудь стали вызывающе подрагивать.

Этот манящий, дразнящий взгляд был частью танца. Он завлекал зрителей, делая их участниками представления. Он приглашал их разделить ее восторг и возбуждение.

Снова вступил думбеки, настойчиво взывая к ней густым рокотом, и она отдалась его ритму, как женщина отдается любовнику, с каждым ударом содрогаясь всем телом, чувствуя, как вливается в нее вся мощь барабана.

И затем барабан умолк. Она рухнула на колени, откинувшись на спину, как если бы огромная рука жестокого божества внезапно сдавила ее сердце, и замерла: рука эффектно отброшена назад, глаза закрыты, юбки собрались между влажными обнаженными бедрами, и лишь грудь продолжает вздыматься.

На мгновение воцарилась тишина, после чего толпа взорвалась. Ей пришлось прикрыть глаза рукой от падавших дождем монет, что, переливаясь в воздухе, сыпались на нее и вокруг нее. Кириги, барабанщик, поднялся со своего места перед думбеки, чтобы помочь собрать деньги. Он улыбнулся ей, когда она села. Некоторые монеты прилипли к ее потному телу. Она сняла их с себя и бросила в сложенные ладони Кириги. «Монет много, — определила она. — Удачный вечер».

Со всех сторон к ней протянулись руки, чтобы помочь спуститься со стола. Славные люди — эти мужчины и женщины. Их буйство грозило разрушить стены ее небогатого жилища. Они выкрикивали непристойные шутки, и она с бесстыдным весельем отвечала.

— Надеюсь, Конн, у тебя есть отец или старший брат, — с издевкой произнесла она, — сомневаюсь, что ты уже стал мужчиной!

Эти слова вызвали смех у всех, кроме покрасневшего юного горожанина, который вызывающе дерзко вел себя.

— Эй, приятель, не думай ее заманить, — крикнул старик Тамен. Когда-то он был воином в северных землях, теперь же работал кузнецом в Дашрани. — Она не пойдет с таким, как ты!

Самидар вытянула руку и потрепала старика за седую бороду, попутно гадая, не замечает ли кто- нибудь из сгрудившихся вокруг нее такие же серебряные нити в ее собственных черных волосах.

— Когда такие мужчины, как ты, рядом, — игриво улыбнулась она, — у молодых и горячих жеребцов, вроде Конна, не имеется ни малейшего шанса.

— Эй, да его меч проржавел насквозь, — завопил незнакомец, один из тех купцов, что ходят с караваном и часто посещают питейные заведения и публичные дома Дашрани, — уж куда ему справиться с такими шикарными ляжками, как у тебя!

Толпа снова разразилась смехом.

Старый Тамен вскочил на ноги, сорван штаны и выставился напоказ.

— Кто это сказал? Признавайся, сукин сын, поди сюда, к стене, ну, ты! Померимся мечами!

Еще дюжина мужчин разоблачились, что вызвало громкий хохот, шквал насмешек и оскорблений, призывы помериться и заключить пари. Самидар пыталась перекричать стоявший шум:

— Спрячьте свои штуки, пока вязальщики снопов не пришли сюда и не начали свою жатву. Вот увидите — никто из вас не устоит под напором их кинжалов.

Чей-то голос из дальнего угла прервал всеобщий смех:

— А как насчет тех трех обезьян, что сидят у двери? Держу пари, они нечасто держат свои кинжалы в ножнах.