в феврале за черепахами и поймали около 2 тыс. за несколько дней. Черепахи, по-видимому, застряли на пути ко внутренним лесным озерам во внезапно пересохших руслах и оказались легкой добычей.
Таким образом, год в Эге делится на четыре сезона — два характеризуются ясной погодой и спадающей водой, а два — обратными явлениями. Кроме того, в мае есть кратковременный сезон очень, холодной погоды — обстоятельство, самое неожиданное в этом во все остальное время равномерно знойном климате. Вызывается это явление непрерывным холодным ветром, дующим с юга через влажные леса, которые тянутся без перерыва от экватора до 18-й параллели в Боливии. К сожалению, в Эге у меня не было с собой термометра: единственный термометр, захваченный мной из Англии, я потерял в Пара. Температура падает так сильно, что в реке Тефе гибнут рыбы, и их во множестве выбрасывает на берега. Ветер не силен, но он приносит облачную погоду и продолжается от трех до пяти-шести дней каждый год. Жители все сильно страдают от холода, многие закутываются в самую теплую одежду, какую только могут добыть (одеяла здесь неизвестны), и запирают дома, разведя огонь на древесном угле. Меня лично перемена температуры только приводила в восхищение, и мне не требовалось добавочной одежды. Но для моих занятий время это было непригодно, так как все птицы и насекомые прятались в укромные местечки и замирали там. Период, в течение которого дует ветер, называется tempo da friagem, т.е. сезоном холода. Явление это, я полагаю, объясняется тем обстоятельством, что в мае в южном умеренном поясе стоит зима и холодные потоки воздуха, направляясь оттуда на север к экватору, лишь немного подогреваются по пути следования, ибо промежуточная область — громадная, частично затопляемая равнина — покрыта влажными лесами.
Глава XI
ЭКСКУРСИИ В ОКРЕСТНОСТЯХ ЭГИ
Теперь я перейду к рассказу о наиболее интересных из моих коротких экскурсий в окрестностях Эги. О событиях более дальних путешествий, каждое из которых заняло по нескольку месяцев, я расскажу в отдельной главе.
Поселение, как было отмечено выше, построено на полоске расчищенной земли у нижнего, или восточного, конца озера, в 6-7 милях от главного русла Амазонки, с которым озеро соединяется узким протоком. На другом берегу этой водной шири стоит маленькое селение под названием Ногейра, дома которого видны из Эги только в очень ясные дни; высокий берег, на котором расположена Ногейра, уходит в серую даль, теряясь на юго-западе. Верховья реки Тефе не посещаются населением Эги, так как по своей природе они крайне губительны для здоровья и, кроме того, бедны сарсапарилью и другими продуктами. Европейца чрезвычайно поражает то обстоятельство, что жители цивилизованного поселения, существующего 170 лет, до сих пор не знакомы с течением реки, на берегах которой стоит их родной город, как они с гордостью его называют. Для частного лица обследовать реку было бы очень трудно, так как не удалось бы достать нужного количества индейцев-гребцов. Я знал только одного человека, который поднялся по Тефе на сколько-нибудь значительное расстояние, но он не в состоянии был внятно рассказать о реке. Единственное племя, живущее, насколько известно, на ее берегах, —
Вся страна на сотни миль покрыта живописным, но непроходимым лесом; имеются только две дороги, по которым можно совершать загородные экскурсии из Эги. Одна из них — узкая охотничья тропа длиной около 2 миль, которая идет через лес позади поселения, другая — чрезвычайно приятная тропинка вдоль пляжа к западу от города. Пройти по ней можно только в сухой сезон, когда обнажается плоская полоса белого песчаного пляжа у подножия высоких берегов озера, покрытых деревьями, которые, поскольку здесь нет подлеска, образуют просторную тенистую рощу. Каждый день в продолжение многих недель очередного сухого сезона я бродил по этой прелестной дороге. Деревья, в числе которых было много мирт и дики; гуйяв с гладкими желтыми стволами, в это время цвели, а вдоль тропинки, в прохладной тени, плескалась вода озера Уголок этот служил приютом зимородкам, зеленым и синим древолазам, пурпурноголовым танаграм и колибри. Впрочем птиц обычно бывало немного. На каждом дереве обитали цикады, производившие своими пронзительными звуками ту громкую дребезжащую музыку, которая служит обычным аккомпанементом к лесной прогулке в жарком климате. У одного очень красивого вида крылья были украшены ярко-зелеными и алыми пятнами. Вид этот был очень распространен, иногда на одном дереве сидели по две-три цикады, прицепившись, как обычно, к ветвям. Приближаясь к населенному цикадами дереву, можно увидеть ряд струек прозрачной жидкости, брызжущих откуда-то сверху. Нередко мне попадал прямо в лицо удачно направленный полный заряд; правда, жидкость безвредна, имеет сладковатый вкус и выбрасывается насекомым из анального отверстия, вероятно, для самозащиты или от страха. Численность особей и разновидностей ярко окрашенных дневных бабочек, порхавших в этой роще в солнечные дни, была столь велика, что яркие и красочные движущиеся хлопья составляли весьма своеобразную черту в общем облике этого места. Невозможно было ступить ни шагу, не спугнув стаи бабочек с сырого песка у самой воды, где они скоплялись в поисках влаги. Среди них были бабочки чуть ли не всех цветов, размеров и форм; я насчитал тут 80 видов, относящихся к 22 разным родам. Замечательно, что за очень малыми исключениями все особи этих разных видов, резвившихся на солнечных местах, оказались самцами; подруги их, отличающиеся куда более скромным убранством и несравненно менее многочисленные, не выходили за пределы лесной тени. Каждый день после полудня, когда солнце опускалось, я наблюдал, как эти ярко разодетые кавалеры — любители солнца удалялись в лес, где их встречали, должно быть, возлюбленные и жены. Самыми многочисленными после очень распространенных желтых, как сера, и оранжевых видов были Eunica — род, около дюжины крупных видов которого бросались в глаза своим блестящим темно-синим и пурпуровым нарядом. Великолепная
Во всех прочих направлениях мои весьма многочисленные экскурсии совершались по воде; в пределах ближайшей окрестности самые интересные экскурсии я совершил к домам индейцев на берегах глухих протоков; достаточно будет рассказать об одной такой экскурсии.
23 мая 1850 г. я посетил в сопровождении делегаду Антониу Кардозу семейство из племени пасе, жившее близ истоков Игарапё, который течет с юга и впадает в Тефе около Эги. Близ города проток имеет больше четверти мили в ширину, но несколькими милями дальше он постепенно суживается, пока не превращается в ручей, текущий по широкой ложбине в лесу. Когда река поднимается, она заполняет ложбину: стволы высоких деревьев уходят тогда на много футов под воду и маленькие челноки могут в течение целого дня плыть под их сенью; среди ветвей и низких деревьев прорубаются постоянные пути, или аллеи. Таков общий характер страны Верхней Амазонки, слегка возвышенной и очень холмистой: лощины в сухие месяцы образуют узкие долины, а во влажные — глубокие судоходные протоки. В глухих уголках на берегах этих тенистых речек все еще влачит жалкое, почти первобытное существование несколько семейств или мелких групп коренных жителей — остатков некогда многочисленных племен. Во главе семьи, которую мы собирались посетить в эту поездку, стоял Педру-уасу (Петр Великий, или Высокий Петр), старый вождь, или тушауа, племени.
Мы отплыли на заре в маленькой игарите с шестью молодыми индейцами-гребцами. Пройдя около 3 миль по широкой части протока, которая, будучи окружена лесом, имеет вид озера, мы вышли к месту, где путь наш как будто преградила непроходимая изгородь из деревьев и кустарников. Мы потратили некоторое время, чтобы найти вход, а когда оказались в самом лесу, перед нами открылась замечательная картина. Я в первый раз попал на этот своеобразный водный путь. Узкая и довольно прямая аллея простиралась перед
