Натуралист на Амазонке

предложения, побуждая не отличающихся, щепетильностью вождей, которым достается весь барыш, предпринимать кровавые экспедиции.

Замечательно, как быстро дикари различных наций, у каждой из которых свой собственный, по всей видимости, резко отличный язык, выучивают язык тупи по прибытии в Эгу, где он служит общим наречием. Это можно объяснить, вероятно, главным образом тем, что грамматические формы во всех индейских языках одинаковы, хотя слова различны. Насколько мне удалось разобраться, всем этим языкам свойственна постановка предлога после имени существительного, так что он оказывается фактически «после-логом»: «Он идет деревни из», «Пойди ним с плантацию на» и т. д. Понятий, которые нужно им выразить, совсем немного в их ограниченной жизненной и духовной сфере, а потому запас слов крайне мал; кроме того, у всех индейцев одинаковый образ мышления и одни и те же предметы для беседы — эти обстоятельства также способствуют той легкости, с какой они выучиваются другим индейским языкам. Группы одного и того же племени, живущие по одним и тем же боковым рекам, не понимают одна другую: так обстоит дело у миранья на Япура и у колинья на Журуа, а между тем по берегам главного русла Амазонки говорят почти на одинаковом тупи на протяжении 2500 миль. Чистота языка тупи поддерживается частыми сообщениями между туземцами от одного конца главной реки к другому. В сколь же полной и длительной изоляции должны были жить мелкие группы дикарей в других местах, чтобы наречия до такой степени, обособились! Необыкновенная устойчивость индейской организации, как физической, так и духовной объясняется, вероятно, той изоляцией, в какой живет каждое маленькое племя, узким кругом жизни и мышления и — как необходимое следствие — браками между близкими родственниками на протяжении бесчисленных поколений. Индейцы мало плодовиты: очень редко встретишь индейскую семью даже с четырьмя детьми — а ведь мы видели, как сильно они подвержены болезням и смертности при переездах с места на место. Я уже отмечал, как различно действует климат этой экваториальной области на индейцев и на негров. Всякого, кто сколько-нибудь долго жил среди индейцев Верхней Амазонки, поражает их врожденное нерасположение к жаре. Европейцы, безусловно, лучше выносят высокую температуру, чем коренные жители страны: я всегда убеждался, что переношу солнце или очень знойную походу не хуже индейцев, хотя по природе своей не очень приспособлен к жаркому климату. Кожа у них всегда горяча на ощупь, и потеют они мало. Никого из живущих в Эге индейцев не удается убедить оставаться в селении (где жара ощущается сильнее, чем в лесу или на реке) в продолжение многих дней подряд. Они купаются по многу раз на день, но не ныряют в воду, а принимают «ванну сидя», как то делают в жарких странах собаки, чтобы охладить нижнюю половину тела. Женщины и дети, которые часто остаются дома, пока мужчины уходят на много дней ловить рыбу, обыкновенно находят какой-нибудь благовидный предлог, чтобы в знойные послеполуденные часы укрыться в лесной тени. В ясную, сухую погоду индейцы беспокойны и сердиты, но веселы в прохладные дни, когда дождь поливает их голые спины. Когда они страдают от лихорадки, только бдительным надзором можно добиться того, чтобы они не шли купаться в реке или не поедали в неумеренном количестве кислые плоды, несмотря на то что такая невоздержанность нередко приводит к смерти. Они очень подвержены заболеваниям печени, дизентерии и другим болезням жарких стран, и, когда надвигается какая-нибудь эпидемия, они заболевают быстрее и страдают сильнее, чем негры или даже белые. Насколько иначе обстоит дело с неграми, истинными детьми тропиков! В сознании моем постепенно все больше укрепляется впечатление, что краснокожие индейцы живут в этих жарких областях, как чужеземцы, пришельцы, и организм их не был искони приспособлен и не приспособился до сих пор вполне к местному климату.

Индейский элемент заметно проявляется в развлечениях жителей Эги. Во всех римско-католических праздниках, которые отмечаются с большим воодушевлением, незамысловатые индейские игры сочетаются с обрядами, введенными португальцами. Кроме того, коренные жители справляют свои собственные, более простые торжества. В этих случаях индейцы различных племен объединяются, потому что в общих чертах забавы были некогда одинаковы у всех племен. Индейское понятие праздника включает в себя костры, шествия, маскарад, подражание различным животным, беспорядочный барабанный бой и гуденье на свирелях, однообразную пляску, длящуюся часами без перерыва, и, что всего важнее, постепенное и полное опьянение. Однако индейцы придают этим действиям какое-то суеверное значение и полагают, что развлечения, присоединенные к римско-католическим праздникам потомками: португальцев, также составляют существенную часть религиозных обрядов. Но в этом отношении необразованные белые и метисы осведомлены ничуть не лучше бедных ограниченных: индейцев. Все смотрят на религиозный праздник, как на развлечение, в котором священник играет роль распорядителя илиглавного действующего лица.

У общительных, беспечных белых и мамелуку поводом для праздника служит чуть ли не всякое из ряда вон выходящее событие, независимо от дней святых, будь то похороны, крестины, свадьба, прибытие чужеземцев и т.п. Соблюдается обычай поминок по покойнику. Через несколько дней после приезда меня разбудил посреди темной сырой ночи Кардозу, для того чтобы я пошел в гости к соседу, у которого только что умерла жена. Я увидал, что тело лежит на столе, в голове поставлено распятие и зажжены восковые свечи, а комната полна женщин и девушек, присевших на табуретках или на корточках. Мужчины сидели вокруг открытой двери, курили, пили кофе и рассказывали разные истории; понесший утрату муж изо всех сил старался занимать народ остальную часть ночи. Жители Эги рады, по-видимому, случаю превратить ночь в день: ночью прохладно, приятно и можно просидеть все время на открытом воздухе, как обычно, лишь в рубашке к штанах, не обливаясь потом.

Покровительница Эги — святая Тереза, и празднество в ее годовщину длится, подобно большинству остальных, десять дней. Начинается оно очень спокойно с вечерних литаний, распеваемых в церкви, куда приходит много народу, все вымытые и чисто одетые в коленкор и муслин; девушки закалывают жасмин и другие живые цветы в волосы, женщины не носят никаких головных уборов. Вечера проходят приятно; в церкви зажигают восковые свечи и освещают ее снаружи, устанавливая по всему фасаду множество маленьких масляных лампад — простых глиняных чашек или половинок толстой кожуры горького апельсина. Молящиеся очень внимательны, и ответы в литании божьей матери, которые поет хор из двухсот свежих женских голосов, радуют слух, разносясь над тихим селением. К концу празднества начинается веселье. Устроители праздника держат свои дома открытыми, и танцы, барабанный бой, бренчание гитар и необузданное пьянство мужчин и женщин, старых и молодых, длятся день, ночь и еще день почти без перерыва. Меня всегда поражало, как мало отличалось поведение народа на этих гуляньях, повторяющихся не раз в году, от того, что я видел на храмовых праздниках в захолустных деревушках в Англии. Старики наблюдают за весельем и ведут нескончаемые беседы за своими чашами; детям разрешают лечь спать попозже; сумрачные, замкнутые парни становятся болтливыми, жмут друг другу руки и хлопают один другого по спине, и вдруг выясняется, какие они закадычные друзья. Люди со сварливыми задатками становятся задиристыми, влюбчивые объясняются в любви. Индеец, обычно столь молчаливый, находит применение своему языку и излагает незначительнейшие подробности какого-нибудь пустячного спора, который он вел со своим хозяином много лет назад и о котором все давно позабыли; в точности так же, по-моему, ведут себя, будучи навеселе, невежественные рабочие в Англии. Наблюдая эти черты нравов, поневоле задумываешься над сходством человеческого характера повсюду, где люди стоят на почти одинаковой ступени развития культуры и жизненного уровня.

Индейцы активно участвуют в увеселениях накануне Иванова дня и еще в одном или двух праздниках, отмечаемых около этого времени года — в конце июня. В одних развлечениях преобладает португальский элемент, в других — индейский; следует, однако, иметь в виду, что маскарад, пение речитативом и т.п. искони свойственны обоим народам. Многие мужчины и юноши наряжаются, представляя различные фантастические фигуры животных или людей. Двое-трое одеваются великанами, прибегая к помощи высокого каркаса. Один играет роль Кайпора, своего рода лесного божества, похожего на Курупиру, о котором я уже упоминал. Вера в это существо является, по-видимому, общей для всех племен группы тупи. Судя по тому как наряжают его фигуру в Эге, это неуклюжее, уродливое чудовище с красной кожей и длинными косматыми рыжими волосами, свисающими до середины спины. Индейцы верят, что у него есть подземные кампу и охотничьи угодья в лесу, изобилующие пакой и оленем. Вообще он не является объектом поклонения, никто его не боится — разве что дети, и он считается просто чем-то вроде домового. Большинство ряженых представляет животных — быков, оленей, аистов магуари, ягуаров и т.д.; для этого служат легкие каркасы, которым придают форму изображаемых зверей и покрывают старой крашеной материей. Некоторые из тех имитаций, которые я видел, были великолепны. Один изобретательный малый