очень низкого уровня, так что гавань и пляж селения лежали теперь у подножия длинного отлогого склона, и в эту пору в мелкой и мутной воде появился большой кайман. Всем нам приходилось проявлять большую осторожность при купании; люди по большей части просто наполняли водой тыквенную бутылку и обливались, стоя на краю берега. В это время пришел большой торговый челн, принадлежавший купцу из Барры, по имени Суарис, и индейцы команды, как обычно, проводили первые день-два после прихода в гавань, пьянствуя и бесчинствуя на берегу. Одному из матросов, находившемуся в пьяном состоянии, взбрело в голову отправиться в одиночку купаться в самое знойное время дня — после полудня, когда почти все жители дремали. Его видел только жуис-ди-пас, дряхлый старик, лежавший в гамаке на открытой веранде позади своего дома, стоявшего над береговым обрывом; он закричал потерявшему голову индейцу, чтобы тот поостерегся аллигатора. Но не успел он повторить свое предостережение, как индеец оступился, и широко разинутая пасть, показавшаяся вдруг над водой, схватила беднягу поперек пояса и потащила под воду. Раздался крик агонии: «Ai Iesus! [О боже]», — и несчастная жертва исчезла. Деревня проснулась; молодые люди с похвальной готовностью схватились за остроги и поспешили на берег, но было, разумеется, слишком поздно: извилистая полоска крови на поверхности — вот и все, что можно было увидеть. Однако люди решили отомстить; они сели в монтарии, выследили чудовище и, когда через некоторое время оно с торчавшей из пасти человеческой ногой выплыло передохнуть, убили его, злобно проклиная.
Последняя из моих небольших экскурсий (на этот раз снова с сеньором Кардозу, а также с его экономкой сеньорой Фелипой) происходила в то время года, когда все население деревень выезжает на праии рыть черепашьи яйца и гулять.
На дверях церкви в Эге были вывешены афиши, извещавшие о том, что раскопки на Шимуни начнутся 17 октября, а на Катуа, в 60 милях ниже Шимуни, — 25-го. Мы выехали 16-го и в своей игарите с хорошо подобранной командой обогнали по пути множество мужчин, женщин и детей в челнах всех размеров, ехавших словно на большое праздничное гулянье. К утру 17-го на берегах песчаной отмели собралось около 400 человек; каждая семья воздвигла незамысловатый временный навес из столбиков и пальмовых листьев для защиты от солнца и дождя. На песке валялись большие медные котлы для приготовления масла и сотни красных глиняных кувшинов.
На раскопки табулейру, сбор яиц и очистку масла ушло четыре дня. Все работы выполнялись по порядку, установленному прежними португальскими губернаторами, вероятно, более 100 лет назад. Сперва команданти записывал имена всех глав семейств и отмечал, сколько человек каждый из них собирался использовать на раскопках; затем он взимал по 140 рейсов (около 4 пенсов) с человека для оплаты расходов стражей. После этого всем разрешалось идти к табулейру. Люди выстроились кольцом (причем каждый был вооружен гребком, который должен был служить лопатой) и начали рыть по сигналу — барабанному бою, который давали по распоряжению команданти. Весело было смотреть на широкий круг соперников, энергично выбрасывавших целые тучи песка и сходящихся постепенно к центру кольца. В знойные полуденные часы был устроен короткий отдых, а вечером яйца в корзинах отнесли к хижинам. К концу второго дня табулейру было исчерпано, а у каждой хижины виднелись большие горки из яиц, иные в 4-5 футов вышиной, — результат трудов семейства.
В спешке раскопок некоторые, более глубокие гнезда оказывались пропущенными; чтобы найти их, люди расхаживали, вооружившись длинной железной или деревянной палкой, и по тому, как легко входил этот вертел в песок, определяли, есть ли там яйца. Когда поиски закончены, яйца начинают давить. Яйцо черепахи немного крупнее куриного, совершенно круглое и имеет упругую кожистую скорлупу. Всю кучу швыряют в пустую лодку и давят деревянными вилами, однако иногда в кучу прыгают голые индейцы и дети и топчут ее, перемазываясь желтком и разводя вокруг совершенно невообразимую гадость. Покончив с этим, в лодку вливают воду и оставляют жирную болтушку на несколько часов греться на солнце, под лучами которого масло отделяется и поднимается на поверхность. Плавающее масло снимают длинными ложками (их делают, привязывая крупную двустворчатую раковину к концу палки) и очищают над огнем в медных котлах.
Такими действиями ежегодно уничтожается колоссальное количество черепашьих яиц. За год по меньшей мере с Верхней Амазонки и Мадейры в Пара вывозится 6 тыс. кувшинов по 3 галлона масла в каждом. Масло употребляют на освещение, жарят на нем рыбу и используют для других нужд. Пожалуй, еще около 2 тыс. кувшинов потребляется самими жителями селений на реке. На изготовление же одного кувшина масла описанным выше расточительным способом уходит по меньшей мере 12 корзин яиц, или около 6 тыс. штук. Следовательно, общее число ежегодно уничтожаемых яиц достигает 48 млн. А поскольку каждая черепаха кладет около 120 яиц, таким образом, истребляется годовой приплод 400 тыс. черепах. Тем не менее огромное число яиц остается необнаруженным, и их, вероятно, было бы достаточно для поддержания численности черепашьего населения на этих реках, если бы народ здесь не следовал губительному обычаю собирать только что вылупившихся молодых животных для еды: их нежное мясо и остатки желтка во внутренностях считаются большим лакомством. Главные естественные враги черепах — грифы и аллигаторы, пожирающие только что вылупившихся молодых животных, когда те косяками спускаются к воде. Хищники эти, до того как европейские поселенцы стали присваивать черепашьи яйца, губили, должно быть, несколько больше черепах, нежели теперь. Неясно, задерживало ли прирост числа черепах это естественное преследование так же эффективно, как ныне искусственное уничтожение. Однако если верить индейским преданиям, то это не так: они утверждают, что некогда вода изобиловала черепахами в такой же мере, в какой кишит теперь воздух москитами. Общее мнение поселенцев на Верхней Амазонке таково, что черепахи очень сильно сократились в числе и продолжают сокращаться с каждым годом.
Мы покинули Шимуни 20-го с целой флотилией челнов и спустились по реке к Катуа, пройдя туда за 11 часов на веслах и по течению. Катуа имеет миль 6 в длину и почти весь окружен праией. Черепахи выбрали для кладки яиц часть песчаной отмели, возвышавшейся в то время по крайней мере на 20 футов над уровнем реки; чтобы добраться туда, животным нужно было ползти вверх по склону. Когда мы приближались к острову, в небольшой мелководной бухте виднелось множество черепах, которые поднимались на поверхность, чтобы подышать. Те, у кого были легкие монтарии, поспешили вперед, чтобы пострелять в черепах из лука. Карепира был впереди всех: он одолжил у Кардозу маленькую и очень неустойчивую лодку и пересел в нее со своим малолетним сыном. Он уже убил двух черепах и вытаскивал третью, когда потерял равновесие; лодка опрокинулась за милю от суши, и ему с ребенком пришлось плыть, спасая свою жизнь, среди многочисленных аллигаторов. В продолжение нескольких дней после этой неудачи старику приходилось сносить жестокий огонь острот своих товарищей. Подобные случаи вызывают только смех у этого чуть ли не земноводного народа.
Людей на Катуа собралось гораздо больше, чем на Шимуни, потому что здесь добавилось население с берегов нескольких соседних озер. Цепь хижин и навесов растянулась на полмили, а у берега бросило якорь несколько больших парусных судов. Команданти был сеньор Маседу, упоминавшийся выше индеец — кузнец из Эги; он поддерживал превосходный порядок в течение всех 14 дней, пока шли раскопки и готовилось масло.
Тут присутствовало также много первобытных индейцев с соседних рек, среди них одно семейство
На Катуа не только трудились, пожалуй, там даже больше гуляли. Люди пользовались случаем устроить
