месте, которое мне доверено. Твоя мать помогает мне чем только может, но, с тех пор как мы переехали, хозяйство отнимает у нас столько времени и сил, что в коровник ей некогда заглянуть. Я уже сказал, как много значила для меня твоя помощь. Но в последние две недели, после того, что случилось с Алапаем, ты поздно приходишь домой и на тебя я уже не могу рассчитывать… Что же делать, на что надеяться?
— Если ты болен, почему не лечишься у доктора? — еле слышно спросил Дардаке.
Сарбай нахмурился:
— Доктор, доктор… Лучше не говори мне о больнице и докторах! Мне стыдно идти туда, где лежит изуродованный моим сыном парень… Эта глупая борьба лишила на долгое время Мамбеткула помощника, и он не может справиться с отарой. И без тебя все хуже и хуже идут мои дела на скотном дворе. Пойди взгляни, сколько накопилось смерзшегося навоза у ворот и жидкой грязи внутри. Доярки справедливо говорят, что не только ноги коров — даже вымя и то у них измазано…
— Ахмак у меня родился, не сын! — высоким, резким голосом заговорила Салима. — Мамбеткул тебя убьет. У ста собак меньше злости, чем у этого проклятого пьяницы. Он своего сына чем попало лупил с раннего детства. У парня, верно, все кости в трещинах. Ты ему сломал ногу. Слыханное ли дело, чтобы ребенок мог руками переломить колено взрослого человека! Сын пьяницы — он весь гнилой, только с виду крепкий. Когда ты был маленьким, Алапай колотил тебя, издевался над тобой, а ты теперь жалеешь его. Всегда уважала твоего отца, но сколько же мы мучились из-за его кротости! Неужели и сын унаследовал его робкий характер?.. Э, нет! Не Дардаш придумал такую глупость — идти помогать своим врагам. Ты, ты, святая душа, нашептал ему на ухо…
Салима, подбоченясь, продолжала сыпать на их головы поток слов:
— Будьте наконец мужчинами оба! Займитесь делом. Ты, Сарбай, расскажи наконец сыну, как тебя вызвал председатель и что он тебе сказал. — Повернувшись к Дардаке, Салима продолжала: — А ты слушай внимательно. Твой отец во всем видит одно плохое. Но если врагу нашему хуже, разве не должно стать нам лучше?! Может, это счастье само к нам идет. Сколько лет живем при коровах, и ничего у нас нет, кроме долгов. И дом этот не наш. Случись что-нибудь, нас мигом переселят в старую лачугу. Пусть сюда переезжает пьяница Мамбеткул, этот лодырь и лежебока. А нам не привыкать к работе. Хоть и нелегко там будет, зато заживем как люди, будет у нас и мясо, и теплая, красивая одежда. И отца своего, глядишь, откормим так, что болеть перестанет, помолодеет.
Хоть и слушал Дардаке в оба уха, но долго не мог понять, что могло произойти за один день. Он чувствовал, что это связано с переменой настроения Алапая, что спор матери и отца касается чего-то очень важного. Наконец Салима замолчала, и Сарбай смог спокойно рассказать, как вызвал его к себе председатель колхоза и предложил стать чабаном, приняв отару у пьяницы Мамбеткула. Обычно зимой чабанов не меняют, но так как вышли из строя и Мамбеткул и его сын, надо было найти им замену. Узнав о предложении председателя, Салима с ума сошла от радости. Уже не первый год мечтала она, что Сарбаю дадут отару, все уши прожужжала, чтобы пошел и попросил, но разве мог решиться на это ее робкий муж! Да ведь, правду говоря, и она не верила, что им дадут такую выгодную должность. У чабана должен быть помощник, вдвоем с женой на зимнем пастбище с овцами не управиться. Теперь Дардаке подрос, набрался сил. Но ведь не обойдется без того, чтобы оставлять на время школу. А что потом? Без семилетки на курсы трактористов его не возьмут. Да и вообще — рискованное это дело. За нарушение закона о семилетнем обязательном образовании по головке не гладят.
С Дардаке по таким важным делам раньше никто не советовался. Он пришел в смятение. Ведь и правда, чтобы искупить свою вину, он готов был даже к Мамбеткулу идти в помощники. А тут что-то взяло его сомнение. Стоит молчит. Вдруг нахлобучил шапку, накинул тулуп на плечи и, ни слова не сказав, опрометью выскочил из дому. Так по нужде выскакивают. Родители ждали его, ждали, час прошел — нет сына. Где мог пропасть? Искать надо идти…
Уже девять часов показывали стрелки в приемном покое, когда позвонил в дверь мальчишка и стал просить дежурную сестру:
— Ой, ну пожалуйста, мне очень-очень нужно! — Он кланялся и руку прижимал к груди. — Такое важное дело, никак нельзя дождаться утра. Вызовите Алапая!
Алапай вышел на костылях сонный, недовольный. Выслушал Дардаке без единого слова, не улыбаясь, но не морща брови. Когда же гость выговорился и смолк, Алапай неожиданно размахнулся и хлопнул по ладони, а потом долго и крепко жал руку:
— Ты молодец, настоящий друг!
Покраснев от удовольствия, но в то же время и растерявшись, Дардаке спросил:
— Почему? Чем я молодец?
— Тем, что пришел и рассказал. Вспомнил обо мне. Тем, что готов идти на зимнее пастбище работать. Станешь настоящим чабаном. Чабан — гордая должность. Киргиз — потомственный чабан. Смелый, выдержанный. У тебя не только руки сильные, голова тоже есть. Я тебя уважаю!
После таких возвышенных слов Дардаке не решился сказать Алапаю, что мечтал стать трактористом. Боясь обидеть товарища, он кивал и улыбался. Потом робко спросил:
— А как же ты?
— Что я? Пока буду калекой, в горах делать мне все равно нечего. Значит, придется повозиться с коровами. — Он горько рассмеялся: — Мой отец, Мамбеткул, знаешь как будет доволен! Магазин под боком. А в магазине бутылки…
Провожая гостя, Алапай сказал:
— Думал, будет хуже, боялся совсем остаться без работы. Ну, а чабаном я все равно буду. За меня не беспокойся. Я уже чабан. Как поправлюсь, потребую самостоятельную отару. И еще подумаю, брать ли в помощники отца своего, Мамбеткула…
Вот так произошел перелом в жизни Дардаке.
Вернувшись домой, он сказал отцу и матери:
— Я согласен.
— Где ты был? Мы тебя всюду искали, — спросили отец с матерью.
— Я ходил советоваться к дедушке Буйлашу.
И он действительно по пути из больницы забежал к Буйлашу. И тот сказал ему:
— Усатый Закир знает, до чего Мамбеткул довел овец. Чтобы спасти друга и собутыльника, он хочет свалить на вас с отцом чесоточных и истощенных животных. Смотрите, как бы вы не попали в неприятную историю…
— Не попадем! — сказал дедушке Буйлашу Дардаке. — Ничего не боимся. У меня знаете сколько сил!
— Знаю, знаю, — сказал старый Буйлаш и рассмеялся.
ГЛАВА II
— Помнишь поговорку: «Побежишь от труда — уткнешься в пень»? Вот и сиди, карауль чесоточных и тощих, — ворчливо говорил Сарбай жене.
— И буду сидеть! Разве я отказываюсь?.. Помолчи-ка лучше, прислушайся, это, кажется, голос твоего сына.
Сарбай живо вскарабкался на глинобитную стену овечьего загона и приложил к уху ладонь, стал туда-сюда поворачиваться, стараясь определить, откуда идет звук голоса. Салима, стоя внизу, среди овец, задрала к нему лицо и слегка посмеивалась. Что могло радовать ее? Овцы в стаде были тощими, низкорослыми, многие лысели от чесотки. Нет, овцы пока не радовали Салиму. Зато сейчас она заметила, как легко взобрался на стену муж ее Сарбай. В тяжелом тулупе, в валенках, в толстых ватных штанах, а смотри-ка, с камня на камень скачет, как горный козел, не запыхался, не хватается за поясницу. Ожил, ожил здесь ее муж, хотя дела их совсем не так уж хороши. Что-то есть целебное в высокогорном воздухе, в необходимости с утра до ночи шевелиться, двигаться вместе со стадом.
