ее последних слов. – Впрочем, судить о чем-то пока слишком рано.
Слоун растерянно посмотрела на него:
– О чем ты?
– Прежде он никогда не садился в седло, не проверив сбрую.
– Ты же сам недавно говорил, что у Ланса полно проблем.
Джордан захлопнул чемодан.
– Но все же он не совсем свихнулся. Пока еще нет.
В команде определенно было что-то не в порядке.
– Мне всегда нравилось проводить Рождество в Нью-Йорке, – призналась Слоун. Нагруженные яркими пакетами различных размеров, она и Джордан шли по Пятой авеню. Магазины были слишком переполнены даже для Манхэттена в канун Рождества. Молодые люди, увлеченные друг другом, не замечали ни скверной погоды, ни толпы. – Какие яркие витрины, какие симпатичные Санта-Клаусы у магазинов, какая оживленная публика! – радостно продолжала Слоун.
– А я уже три года провожу Рождество вне дома. – Джордан взглянул на нее поверх горы пакетов. – Последние два года я встречал его в Палм-Бич, а в восемьдесят третьем играл в Аргентине и Чили. Я соскучился по дому. Рождество в Мунстоуне особенное. Это один из тех редких моментов, когда я могу по- настоящему расслабиться со своими предками. Всю неделю перед Рождеством я провожу с друзьями, а Новый год мы обычно встречаем в Бостоне.
– А я свой первый Новый год в Нью-Йорке встретила в толпе на Таймс-сквер, – вспомнила Слоун, когда они пересекали оживленный перекресток с Пятой авеню на Пятьдесят первую улицу. – Незабываемое впечатление!
– Да, – усмехнулся Джордан, – встреча Нового года на Таймс-сквер такая же достопримечательность Нью-Йорка, как Эмпайр-Стейт-билдинг, претцели и двухколесные экипажи, верно?
– Точно. – Помолчав, Слоун добавила: – Мне очень хотелось бы снова попасть на Таймс-сквер в Новый год.
– И не мечтай об этом. Я очень много слышал о встрече Нового года на Таймс-сквер и ни за что на свете не отправлюсь туда. Даже ради тебя.
– Тревис очень хочет пойти, а я не могу отпустить его одного.
Джордан остановился у катка рядом с Рокфеллер-центром.
– Учти, толкаться среди разного сброда совсем небезопасно. Если будешь настаивать, мне придется запереть тебя в чулане. А если Тревис так уж хочет увидеть встречу Нового года на Таймс-сквер, пусть посмотрит это по телевизору, как все нормальные люди.
– Ты все-таки очень противный.
– Не противный, а разумный. – Джордан оглядел конькобежцев. – Скажи, дорогая, когда мы поженимся, как ты отнесешься к тому, чтобы проводить Рождество в Мунстоуне, а Новый год встречать здесь?
Она поцеловала его в щеку.
– Я буду счастлива везде, главное – быть с тобой.
– Уверена?
– Абсолютно.
– Только не забывай об этом. – Джордан посмотрел на часы. – Есть хочешь?
– Умираю. Когда ты меня накормишь?
– Сейчас… – Его рука скользнула в задний карман брюк, Джордан вдруг замер и смущенно посмотрел на Слоун. – Может, ты пригласишь меня обедать?
– А что случилось? – встревожилась она.
– Похоже, у меня стащили бумажник.
– Елка в Мунстоуне всегда настоящая, – сказал Джордан Тревису, когда они украшали в гостиной четырехметровую искусственную елку. – Мы срубаем ее на участке. Причем всегда выбираем самую красивую, тащим в дом и украшаем всеми игрушками, какие только у нас есть. – Он улыбнулся своим воспоминаниям.
– А потом вся комната засыпана иголками, – подала голос Слоун, стоявшая рядом в изумрудно-зеленом костюме, и достала из большой коробки елочные украшения.
– Вот именно иголки и запах хвои и есть самое главное, – заявил Джордан. – А ты просто противная горожанка.
– Филлипс, ты можешь и здесь купить настоящую елку, какую только захочешь. Пожалуйста. Но кто потом будет убирать иголки? Ты же не станешь, верно? – Слоун надеялась убедить Джордана, что говорит серьезно, но он не поверил ей.
– А как ты встречала Рождество в Чикаго? – Он влез на стремянку.
Слоун нахмурилась:
– Уныло. Без денег, без работы, с новорожденным младенцем на руках.
– А до этого? В детстве?
– Обычно.
Джордан начал распутывать гирлянду разноцветных лампочек.
– Как же ты сводила концы с концами?
– А я была на все руки мастерица. Изворачивалась всеми правдами и неправдами. – Слоун вынула из коробки сломанную игрушку, посмотрела на нее и отложила в сторону. Для Сэмми Дуглас изворачиваться всеми правдами и неправдами было второй натурой. Но это в другой жизни, в прошлом.
Джордан улыбнулся:
– Звучит интригующе. А все же чего было больше, правд или неправд?
– Ничем дурным я не занималась, можешь не беспокоиться. – Слоун открыла другую коробку. – И советую тебе думать о чем-нибудь возвышенном, Филлипс.
– О возвышенном не могу, дорогая. Вот сейчас вспомнил про омелу,[21] и сразу же захотелось. Придется слезать.
Тревис сидел посреди моря лент и порванных смятых бумаг, внимательно изучая подарки. Слоун устроилась на тахте, положив голову на плечо Джордану.
– Пожалуйста, распечатывай только свои подарки, – предупредила она сына.
– А когда вы откроете свои? – поинтересовался Тревис.
– Сейчас! – Джордан поднялся с тахты, взял из-под елки большой пакет в серебряной фольге, повязанный ярко-синей лентой, и положил на колени Слоун.
Она подняла на него глаза и глупо спросила:
– Что это?
– Милая, – сказал Джордан, неплохо имитируя манеру Богарта, – есть только один способ выяснить это.
– Конечно. Как же я не додумалась! – Слоун сорвала обертку и увидела большую изящную коробку. Подняв крышку, она ахнула от восхищения. Внутри лежала шубка из голубого песца, которая понравилась ей в тот октябрьский день на Пятой авеню. – Не знаю, что и сказать… – начала Слоун.
– А ты не говори ничего. Просто примерь.
Она надела шубку, оказавшуюся ей впору, и посмотрела на Джордана:
– Теперь ты открывай свой подарок. Вон он, самый большой, обернутый красной фольгой.
Он взял коробку, поставил на тахту и спросил:
– Что же там такое? Поло-пони?
– Не совсем.
Джордан снял обертку и открыл коробку. Внутри была еще одна коробка, меньшая, обернутая в зеленую фольгу.
– Понятно, понятно, – пробормотал он.
– Открывай же.
Джордан открыл и… обнаружил еще одну коробку, завернутую в золотую фольгу. Так одну за другой он открыл пять коробок: каждая была чуть меньше предыдущей.
– Продолжай, – улыбнулась Слоун. – Не останавливайся.
