Он сунул перчатки в карман и сложил руки на животе. Широкие ладони и длинные пальцы с квадратными ногтями… Большие руки. Как и он сам.
Оливия постаралась сосредоточиться на странице семьдесят первой.
Нет, они все-таки слишком велики, решила она, припомнив, как эти руки словно поглотили ее во время вальса. Собственно говоря, самим своим присутствием он, казалось, поглощал все: ее руки, когда он их сжимал, ее волю, когда они целовались.
Оливия судорожно вздохнула. Похоже, он успел поглотить весь воздух, потому что она задыхалась.
— Что вы читаете?
Оливия от неожиданности дернулась, и книга соскользнула на пол. Невилл поднял ее и лениво перелистал.
— «Эмма». Надеюсь, это один из тех сенсационных романов, которые не одобряет церковь.
Оливия настороженно уставилась на него:
— Почему вы на это надеетесь?
— Потому что это подтвердило бы мое мнение о вас. — Он улыбнулся медленной, ленивой улыбкой и протянул ей книгу.
— Вы, разумеется, ждете, что я поинтересуюсь вашим мнением обо мне, — съязвила она.
— Полагаю, вы уже знаете.
О, как она хотела проигнорировать его слова, исполненные намеков и значений, которых она не понимала! Если он вознамерился снова действовать ей на нервы, ему прекрасно это удается!
Оставалось вести себя в той же небрежно-пренебрежительной манере, что и с другими, не слишком интересными ей мужчинами, от которых хотелось отделаться как можно быстрее.
— Желаю вам приятных снов, лорд Хок. А меня ждет интересная книга.
Она потянулась к тонкому томику, который протягивал ей Невилл. Руки их неожиданно соприкоснулись, всего лишь соприкоснулись. Ничего более. Но на обоих не было перчаток, и тепло этого мимолетного контакта мгновенно превратилось в нестерпимый, обжигающий жар. Оливия снова задохнулась, сжала книгу и на этот раз в упор взглянула на Невилла:
— Не знаю, в чем заключается ваша игра, лорд Хок, но не хочу следовать ее правилам.
Невилл тяжко вздохнул:
— Никакой игры, Оливия… мисс Берд. Я желаю только покоя и мирного сна.
Он устроился поудобнее. Сложил руки на груди и закрыл глаза.
Некоторое время в экипаже царило молчание. И прервала его Оливия.
— Я заметила, что вы плохо спите по ночам.
— Да, — согласился он после короткого молчания.
Оливия откашлялась и неожиданно для себя выпалила:
— Именно поэтому вы так много пьете?
Невилл приоткрыл один глаз.
— Должен ли я предположить, что всякое мое откровение окажется запечатлено в вашем журнале?
— Мне нет нужды писать о вас еще что-то, лорд Хок, поскольку вряд ли мое мнение о вас изменится. Вы не будете хорошим мужем ни для одной женщины. Так я и скажу своим подругам, вздумай они посоветоваться со мной по этому вопросу, что тоже мало правдоподобно. Так что в ответ на ваш вопрос могу заверить: ни одна ваша фраза не попадет в мой журнал.
Теперь уже оба его глаза были открыты и устремлены на нее.
— Почему же тогда спрашиваете? Только не говорите, что интересуетесь мной.
Теперь он улыбался, и она ощутила, как дрогнули ее губы в ответ. Но они так долго смотрели друг на друга… слишком долго. И ее улыбка померкла.
— Почему вы каждую ночь сидите и пьете?
Он отвернулся и уставился в потолок, обтянутый кремовой тисненой кожей.
— Это должно быть очевидно каждой женщине, столь же проницательной, как вы. Я терпеть не могу темноты и пью, чтобы скоротать время.
Оливия провела пальцем по переплету книги. Для нее тут не было ничего очевидного.
— Разве сон не лучшее решение? — тихо пробормотала она.
— У меня застарелая бессонница, от которой есть два средства — смертельная усталость или спиртное. Все одновременно очень просто и очень сложно.
Оливия нахмурилась и внимательнее присмотрелась к нему: большое мускулистое тело, идеальный профиль… и тени усталости под глазами…
— Надеюсь, вы не собираетесь пить здесь, в моем присутствии?
Этим она думала досадить ему, вызвать взрыв и действительно обрадовалась бы ехидной реплике, поскольку в их беседе было нечто тревожащее. Будоражившее душу. Она вдруг увидела, как он уязвим… беззащитность, существование которой ей не хотелось бы признать.
— Не бойтесь. Мисс Берд, я постараюсь не оскорбить ваши понятия о приличиях. — Он посмотрел на нее, снова отвернулся и закрыл мрачные синие глаза. — Если стану храпеть, надеюсь, вы не добавите это в список моих грехов. Только толкните меня, и я мигом замолчу.
После этого он не произнес ни слова. Она так и не поняла, заснул ли Невилл, потому что храпа не услышала. Но дыхание было медленным и ровным, и если не считать мимолетной гримасы, когда экипаж налетал на очередной ухаб, он не шевелился.
А вот Оливия не находила покоя. Близость этого человека волновала ее все сильнее. Будила в ней так много новых эмоций…
Она не раз пыталась сосредоточиться на бессмертной героине книги, но все интриги Эммы бледнели перед сложностью ее положения. Самый несносный человек, которого она когда-либо знала, спал всего в одном шаге от нее. Как она могла не смотреть, не гадать, не дать воли воображению?
Весь его подбородок избороздили шрамы. Последствия войны? Он страдает от бессонницы и, возможно, пьет ночи напролет. Из-за того, что пришлось пережить на войне? Или из-за чего-то другого? Возможно, виной всему потеря семьи. Или… потеря женщины.
Последняя мысль определенно была неприятной. Он из тех, что всегда будут привлекать женщин. Она знала этот тип мужчин. Это не смазливый денди, общество которых так часто предпочитают в гостиных. Таких мечтают видеть в спальне…
Она почувствовала, как кровь бросилась в лицо. О, небо! Ей следует гнать от себя столь вульгарные мысли.
И все же они упорно не уходили. Невилл Хок, несомненно, знает дорогу в женские будуары! И уж точно умел целоваться…
Знал, как обольстить одним взглядом и зазывными словами, не говоря уже об этих ошеломляющих поцелуях. Одно это говорит о значительном опыте… но об этом думать не хотелось… Эти сильные руки, широкие плечи…
И все же, глядя на него, спящего, она невольно смягчалась. И видела его пороки в более благоприятном свете. Она не хотела видеть его уязвимым и все же не могла отвести глаз. И решила, что он нуждается в стрижке и ком-то, кто мог разгладить тревожно наморщенный лоб.
Но этот кто-то — не она.
Оливия вынудила себя выглянуть в окно, чтобы найти глазами Сару и рассмотреть окружающий пейзаж. Но продолжала размышлять о Невилле Хоке. Она не собиралась и дальше писать о нем в своем журнале: и без того страница уже густо исписана. Она излила весь свой гнев. Но если бы ей снова пришлось писать, было бы только справедливо сказать, что ночь — его враг и что он добр к детям.
Она снова повернулась и посмотрела на него.
…И он прекрасен, как только может быть прекрасен настоящий мужчина. Настолько, что она почти не может устоять перед ним.
Почти…
