Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?
Бодрствуйте и молитесь: Дух бодр, плоть же немощна.
Элвину показалось, что он пьет мед, столь сладким был поцелуй Кеннаг. Он замер, неспособный шевельнуться. Просто сидел, ошеломленный, предоставляя ей делать с ним все, что угодно. Потом его тело очнулось. Он, уступая порыву, прижался к женщине; его невинные губы жаждали греховного сладкого нектара ее приоткрывшегося, ждущего рта. Он будто снова погружался в колодец хозяйки ключа, но теперь его принимала не холодная вода, а жар желания.
Он хотел ее с того момента, когда впервые увидел, еще не зная, чего именно хочет. Но вот его тело отлично знало. Молодое и сильное, несмотря на изуродованную руку, оно хотело сплестись с мягкой плотью прекрасной молодой женщины.
Она прошептала его имя, и звук ее слегка хриплого голоса еще больше распалил его страсть. Он дрожал, поглаживая ее длинные ноги здоровой рукой. Кеннаг стонала, глаза ее блестели. Элвин тоже застонал от сладостной муки, когда ее язык играючи пробежал по его сухим губам.
Не только тело было готово принять ее. Сердце тоже. Радость наполняла его подобно свету, а мысль о близости с ней…
Нет!
Он моргнул. Картина, промелькнувшая в его воспаленном воображением мозгу, была настолько яркой, что рука, ведомая страстью, замерла, как замороженная.
— Кеннаг…
Она не отпускала его, покрывая лицо горячими поцелуями, но огонь желания уже потух.
Что он делает? Он, человек, давший обет Богу! В монастыре святого Эйдана Элвин слышал передаваемые шепотом рассказы о распутных монахах, оставляющих повсюду бастардов и даже бросающих похотливые взгляды на братьев. Эти истории всегда приводили его в ужас, и он находил гордое утешение в том, что никогда не поддастся порочному искушению.
Но вот время пришло, искушение явилось в образе женщины, всколыхнувшей не только желания, но и чувства, задевшей не только тело, но и душу. И в этом не было ничего отвратительного.
Кеннаг была так близка, и, несмотря на всю досаду, его плоть жаждала ее. Но Элвин состоял не только из плоти, а потому, хотя сердце и противилось, оттолкнул ее от себя.
Она смахнула с влажного лба прядь огненно-рыжих волос. Ее губы распухли и покраснели от поцелуев.
— Ты хочешь взять меня.
Элвин почувствовал, как глаза наполняются слезами. Он отстранился от нее и неожиданно заметил, что промок и замерз.
— Хочу. — У него не хватило сил солгать. — Я люблю тебя. Мне плохо без тебя. Не будь я тем, кто я есть… Но я монах, Кеннаг, Я не могу.
Она прищурилась.
— Боишься, что твой Бог накажет тебя. Элвин покачал головой:
— Нет. Я боюсь потерять веру в себя.
Кеннаг посмотрела на него как-то странно, словно не могла поверить услышанному.
— Разве ты уже не утратил веру? Разве не готов сдаться, как сделала я? Иди ко мне, моя любовь. — Она снова потянулась к нему, но он увернулся. — Ну, иди же. Ляг со мной. Давай забудем об этом безумном путешествии и насладимся друг другом.
Элвин упрямо покачал головой.
— Я не откажусь от назначенной нам судьбы и не стану унижать тебя. Как ты сможешь доверять мне, если я нарушу обет ради тебя? Как буду жить после этого? Я возненавижу тебя, нас обоих и не перенесу позора. — Он закрыл лицо руками, чувствуя под пальцами горячие слезы стыда и сожаления. — Оставь меня, Кеннаг. Извини.
Ни звука. Она не собиралась уходить. Наконец справившись со слезами, Элвин открыл глаза. На него смотрела Ровена. Он оглянулся.
— Кеннаг?
— Ее здесь не было, — тихо сказала Ровена. — Не хотелось вмешиваться, но когда я увидела, как ты выскочил из церкви, то решила, что кому-то надо приглядеть за тобой.
— Не понимаю.
— Все просто. Ардит сказала тебе, что такое может случиться.
Элвин вытер мокрое лицо и перевел дыхание. Ему не совсем было понятно, что имеет в виду Ровена, но зато он знал, что весь эпизод с Кеннаг имел место в его голове. И кошка стала свидетельницей проявленной им слабости. Но она смотрела на него с состраданием. Пусть всего лишь животное, но все равно друг.
— Ардит ни о чем таком не говорила.
Ровена наклонила голову.
— Все, что надо знать, ты уже знаешь. Ищи ответ в себе, в голове, в сердце. Помнишь?
Элвин невольно рассмеялся. Боль, сковывавшая грудь, начала слабеть.
— Ты так хорошо цитируешь. Почти дословно.
