поднимался все выше, став сначала келарем, а потом и аббатом, но он всегда находил время поговорить со мной, подбодрить, поддержать в работе. — Голос Элвина дрогнул. — Знаешь, в этом мире нет более доброго, более умного человека. Я никогда не забуду того, что ты спасла ему жизнь, и навсегда останусь в долгу перед тобой. Теперь-то я это понимаю.
Кеннаг улыбнулась.
— Я целительница и всего лишь следовала своему призванию. Но если ты был счастлив там… — Она не договорила и нерешительно взглянула на него.
— Продолжай.
— Твоя рука, — выпалила она.
Элвин почувствовал, как полыхнуло лицо, и снова порадовался наступившей темноте.
— Ты скрываешь ее, извиняешься за нее и, как мне кажется, даже ненавидишь себя за нее. Но разве монахи не сказали, что ты нормальный человек, вполне здоровый…
— Слова… Ничего больше. Иногда слов бывает не достаточно. Иногда мне приходится наказывать себя за неудачи. Я знаю, что я неполноценный мужчина, что не гожусь ни на что, кроме как жить в монастыре. Не то, что ты. Ты всегда была своей в этом мире.
— Но это не значит, что я была счастлива. Порой я бы с удовольствием ушла из него. Мне не хватало тишины и покоя. А несколько месяцев назад моя жизнь была разбита.
Она посмотрела на звездное небо. Лунный свет ложился на ее лицо, превращая его в прекрасную серебряную маску. Прекрасную и выразительную.
— Будучи юной, я вышла замуж за человека намного старше. У нас было немало общего, у Ниалла и у меня. Когда однажды океан забрал моего мужа, я оплакивала его всем сердцем. Но даже в горе я оставалась собой и продолжала заниматься исцелением людей. У меня была цель. Прошел год, и мое сердце открылось другому человеку. Его звали Бран. Он был сыном кузнеца и хорошо понимал огонь. Мы… — Она помолчала, вздохнула и продолжила рассказ. — Мы дали друг другу обет любви. Знаю, Элвин, тебе неприятны наши обычаи, но не стану за них извиняться. Такими они были за много сотен лет до того, как в нашу землю пришли священники церкви Христа. Я знала, что в ту ночь зачну ребенка, и это случилось. Но Бран был ни при чем. На нашу деревню напали викинги. Они увели Брана на свой корабль. Из него получился бы сильный и умелый раб. Меня изнасиловали и тоже забрали бы, но я сбежала. Пока они опустошали и разоряли Гленнсид, я пряталась в деревенском колодце. Викинги сожгли наши дома, обесчестили наших женщин, забрали все, что хотели.
Слова Кеннаг не стали потрясением для Элвина. Ему лишь стало неприятно оттого, что эта прекрасная, сильная женщина подверглась насилию. Сколько же выпало на ее долю!
— Поняв, что у меня будет ребенок, я решила избавиться от него. Это было нетрудно, потому что я знала, какие травы помогают в таких случаях. — Лицо ее стало совсем белым, но голос даже не дрогнул. — Моя мать родила ребенка от неизвестного насильника. А я не смогла.
Она повернулась к нему, и он заметил блеск непролитых слез в ее черных глазах.
— Он родился на два месяца раньше срока и не должен был выжить. Я ненавидела его. За его здоровье. За его характер, за то, что он жив, а Бран пропал. Я ненавидела его за то, что моя мать его любила. Ненавидела как живое напоминание о той страшной ночи. Нельзя ненавидеть того, кто только начал жить. Он мой брат, и я должна любить его независимо от того, кто дал ему жизнь.
Моими друзьями стали ненависть и злость. Они утешали меня бессонными ночами. И когда меня призвали, когда я пришла к эльфам в ту самую ночь, они пристыдили меня за ненависть.
— Кеннаг…
Она прижала руку к его губам.
— Я возмутилась, потому что знала — они правы. Я отправилась в это путешествие не для того, чтобы спасти мир. Просто в Гленнсиде мне не хватало воздуха. Без Брана там все стало чужим, ненавистным. Да еще этот ребенок. Я ненавидела христиан, потому что врагов привлекли богатства их церкви. Я ненавидела тебя, называла тебя монашком-калекой. Ты казался мне таким слабым и телом и духом, что я не считала тебя достойным спутником.
Ее рука соскользнула с его губ на гладкий юношеский подбородок.
— Извини, Элвин. Я во многом ошибалась. И, похоже, теперь уже ничего не поправишь. Я не смогу попросить прощения у матери и обнять брата. Бран… помнишь, я отказалась рассказать тебе о том видении?
Он кивнул. Ее ладонь была такой мягкой. Ему хотелось дотронуться до нее, но Элвин не мог позволить себе этого.
— Я видела тело Брана. Я надеялась, что ему удалось выжить, что он где-то в рабстве, но Второе Зрение не лжет. Он умер на том же берегу… — Она напряглась и убрала руку. — Иона. Так называется тот островок, где перебили всех монахов. Иона. Что-то знакомое.
Последние уголья желания умерли, словно костер, залитый холодной водой. Элвин резко поднялся. Ночь была теплой, но его вдруг начало трясти.
— Иона… Иона, лампада веры. Одно из самых святых мест в Британии. — Он закрыл лицо руками. — Михаил все знал. Еще тогда.
— Элвин, говори так, чтобы мне было понятно. — Кеннаг тоже поднялась. — В чем дело?
Он повернулся к ней. Таким несчастным Кеннаг его еще не видела.
— В ту ночь, когда явился Михаил, он сказал мне: «Не дай угаснуть лампаде веры!» Он попытался предупредить меня. Знал, как остановить Сатану. Господи, какой же я глупец!
Элвин покачал головой и в отчаянии опустил руки. Кеннаг показалось, что он как-то съежился.
Неудачник. Неудачник. Ему дали ключ, а у него не хватило ума понять его значение. Михаил ошибся, доверившись ему. Все это время он думал…
