бессознательно гладить себя рукой по голове. — Пожалуйста, нет ли какой возможности передать ему сообщение? Или, может, вы скажете мне, в каком номере он проживает?
— Я совершенно точно не могу сообщить вам никаких подробностей, касающихся личности господина Стефоми, сударь, — ответила она со встревоженным видом. — И я не могу позвонить ему в номер до тех пор, пока табличка «Просьба не беспокоить» не будет убрана с двери.
Еще некоторое время я пререкался с этой женщиной, хотя и понимал, что это бесполезно.
— Ну ладно, — сказал я в конце концов. — Тогда передайте ему, когда сможете. Скажите ему, что Габриель Антеус хочет…
— Антеус? — вдруг перебила меня женщина. — Что же вы сразу не сказали? Господин Стефоми распорядился, что мы можем не выполнять его просьбу об уединенности, если ее нарушение будет связано с вами. Он проживает в номере люкс на верхнем этаже, сэр. Хотите, я сейчас же позвоню ему и сообщу, что вы идете к нему?
Но я уже почти не слушал ее и направился к лифтам, крепко зажав сумку под мышкой. Однако, выйдя из лифта и приблизившись к номеру, я с удивлением услышал звуки, похожие на глухие удары и невнятно произносимые проклятия.
— Стефоми! — позвал я его, одновременно постучав в дверь.
Потасовка внутри сразу же прекратилась, и дверь приоткрылась не больше чем на несколько дюймов. В образовавшейся щели показалась половина лица Стефоми, который разглядывал меня из-за двери. На его подбородке проступала щетина, а под налитыми кровью глазами отчетливо виднелись темные круги.
— Что, черт побери, стряслось с тобой? — спросил я, удивленный его видом.
— Прости, Габриель, но ты выбрал не лучшее время.
— Что происходит? — продолжал я. — У тебя тут кто-то есть, да?
Стефоми криво усмехнулся и широко распахнул дверь, чтобы я смог увидеть всю комнату. Она была пуста.
— Кроме меня, здесь нет никого, — сказал он.
— Ну хорошо, мне надо с тобой поговорить, — продолжал я, проходя мимо него в гостиную.
Это была большая просторная комната с диваном кремового цвета и такими же креслами, с низким кофейным столиком из полированного дерева, широкоэкранным телевизором и туалетным столиком. Другая дверь вела в спальню и примыкающую к ней ванную комнату. Я бросил сумку на диван и повернулся лицом к Стефоми, который в тот момент покорно закрывал дверь.
— А почему ты не одет? — спросил я, только сейчас обратив внимание, что он облачен в купальный халат.
— Я только что проснулся. Меня разбудил телефонный звонок администратора.
— Но ведь уже почти одиннадцать!
— Да, я знаю. Вчера я поздно лег.
И вот тут я начал замечать в комнате некоторые странности.
На большом зеркале, висевшем над туалетным столиком, от середины книзу тянулась огромная трещина. На поверхности кофейного столика и на деревянных боковинах дивана отчетливо виднелись зазубренные зигзагообразные борозды, очень похожие на следы когтей. А нижнюю часть штор покрывали многочисленные косые разрывы. На полу лежал разбитый бокал, под ним на ковре расплылось красное пятно от пролившегося вина. При этом в комнате по непонятной причине было более чем прохладно. К кремовой обивке одного из кресел пристали клочья черной шерсти, словно здесь побывала большая лохматая собака. И еще в воздухе ощущался какой-то непонятный едкий запах. А вон там… на полу у стены, лежали обломки того, что прежде было удивительной, прекрасной скрипкой.
— Что произошло? — спросил я, уставившись на разбитый инструмент.
Было похоже, что кто-то схватил скрипку за гриф и со всей силы ударил ею о стену. Даже при моей нелюбви к скрипкам как таковым, меня огорчило зрелище этого разбитого инструмента.
Стефоми вздохнул и провел рукой по своим растрепанным темным волосам.
— Визит старого приятеля, — пояснил он, пожимая плечами. — Похоже, он и ко мне не питает больших симпатий. Я что-то утратил в его представлении обо мне, вот и все. Ну и, — он сделал жест в сторону разбитого творения Амати, — как ты видишь, он разделяет твое неприятие выбранного мною инструмента.
— Мне очень жаль, — сказал я, с тревогой глядя на него, поскольку помнил его слова о любви к скрипкам, а также про огромную стоимость этого инструмента.
Стефоми опять пожал плечами, но я заметил, что он не может заставить себя посмотреть прямо на изувеченную скрипку.
— В общем-то, у меня слишком длинные пальцы, чтобы играть на скрипке, — сообщил он. — Мне бы больше подошел альт. Итак, Габриель, чем я могу тебе помочь сегодня?
Мой взгляд снова задержался на кофейном столике, я обратил внимание на стоявшую там бутылку дорогого красного вина и на бокал рядом с ней. Вино в бокале было замерзшим. Промерзшим насквозь. Я наклонился, взял бокал и перевернул его. Лед, в который превратилось вино, остался внутри бокала.
— Что за черт… — начал я, но Стефоми подошел, взял у меня из рук бокал, со столика бутылку и поставил их в буфет.
— Послушай, Габриель, я очень не люблю проявлять нетерпение, но чего конкретно ты хочешь? Как я уже сказал, это не самое удачное время, и я…
— Как это вино превратилось в лед?
Стефоми вздохнул:
— Винные погреба в отеле расположены глубоко под землей, а прошлой ночью, вероятно, забарахлил генератор, и температура упала гораздо ниже точки замерзания. Ну и… — он махнул рукой в сторону буфета, — официант, который принес его прошлым вечером, этого не заметил. Ну а теперь скажи, чем я могу тебе помочь?
— Хорошо. Я… я пришел сказать тебе, что знаю все.
Стефоми, криво усмехнувшись, уселся в одно из кремовых кресел, закинул ногу на ногу и откинулся на спинку, каким-то образом умудрившись при этом принять элегантный вид, несмотря на то что на нем был всего лишь купальный халат.
— Значит, все, Габриель? Отлично. Ты достиг того, что человечество пытается осуществить веками. Ты посвятишь меня в секреты мироздания?
— Я хотел сказать, что знаю обо всем случившемся в моем прошлом и о том, почему ты пытался скрыть это от меня, — сказал я. — Послушай, я очень сожалею о тех словах, которые говорил тебе прежде. Теперь я понимаю, ты действительно старался поступать как настоящий друг.
Стефоми продолжал молча внимательно смотреть на меня и, как я понял, не вполне верил мне. Наверное, он усмотрел в моих словах попытку обманным путем заставить его рассказать о моем прошлом.
— Я знаю о Ники и Люке, — сказал я, чтобы убедить его, что говорю правду, и перебросил ему сумку. — Тут ты найдешь все. Мне известно, что деньги я получил в наследство от моей последней остававшейся в живых родственницы. Я знаю про свою жену и про сына. Была автокатастрофа. Здесь никого нет, потому что никого не осталось. Все, кого я любил, мертвы.
Я сел на диван, а Стефоми в это время просматривал бумаги из моей сумки.
— Все это очень печально, — сказал он, завершив просмотр. — А как ты нашел эти бумаги?
Я рассказал про ключ от банковской ячейки. Кроме свидетельств о рождении, браке и смерти, там находился конверт, заполненный письмами от агентств и издательств с отказами опубликовать книгу, которую я обнаружил в письменном столе, а также другие мои книги. Оказывается, я действительно был писателем или, по крайней мере, потенциальным писателем.
— Жаль, что тебе довелось вот так узнать про все это, — повторил Стефоми со вздохом.
— Мне грустно, что никто не появится здесь, — сказал я. — Но теперь, по крайней мере, я не буду никого понапрасну ждать. Теперь я знаю наверняка. И я могу… я могу выбросить весь этот корм для рыбок. И могу начать строить новую жизнь. Может, когда-нибудь я снова женюсь. Но невозможно печалиться о людях, которых совершенно не знаешь. Мне нужно, чтобы ты сделал их реальными для меня, Стефоми.
Он сразу помрачнел:
