бара.
— А чего ты хочешь? Воды? — спросил я, подходя к хранилищу напитков.
Стефоми скривил физиономию и провел рукой по волосам:
— Если ты подойдешь ко мне с бутылкой воды, Габриель, то я вылью ее на тебя.
Я окинул взглядом богатый ассортимент бутылок на полочках и выбрал виски. И тут мне пришла в голову неплохая идея, так что, наполнив стакан для Стефоми, я взял свободной рукой еще один и повернулся к нему:
— Ты не возражаешь?
Он пожал плечами:
— Конечно нет.
Я налил виски во второй стакан, подошел к креслу и протянул стакан Стефоми. Но не успел я даже сесть, как он залпом проглотил содержимое и уже протягивал мне пустой стакан:
— Еще.
— Ты уверен, что это разумно? — усомнился я.
— Наполни же наконец этот чертов стакан, Габриель. А еще лучше — дай мне бутылку.
— Послушай, напиться ты сможешь и потом! — не сдержался я. — А сейчас ты должен мне кое-что объяснить! И никакого вранья! Мне нужна правда.
— А ведь хочешь-то ты совсем немногого, верно? — отрывисто бросил Стефоми. — Знаешь что, Габриель, я чувствую себя ужасно хреново, и самым последним делом, которым мне бы хотелось заняться прямо сейчас, был бы разговор с тобой. Но я соглашаюсь на него, потому что обещал. Однако ты немного помолчишь и подождешь, договорились? А теперь или дай мне бутылку, или проваливай.
Я открыл было рот, чтобы продолжить свои возражения, но, глянув на него, вовремя прикусил язык. А выглядел он по-прежнему ужасно: с мертвенно-бледным лицом, неуклюже сгорбившийся в кресле, перепачканный кровью и сажей. В самом деле, если может человек выглядеть так, чтобы ему срочно дали выпить, то именно так выглядел Стефоми. И конечно же, несколько минут я мог подождать.
— Ты прав, — сказал я. — Извини.
Я протянул ему бутылку и в течение последующих нескольких минут держал язык за зубами. Спиртное подействовало быстро — цвет его лица стал возвращаться к нормальному, и прошло совсем немного времени, когда он поставил пустой стакан на столик и неожиданно спросил:
— Что тебе известно об Антихристе?
— Прости, не понял?
— Но это же простой вопрос.
— Ну, считается, что Антихрист — это… противник Христа, — ответил я.
— Верно. Он упомянут в Библии как Зверь, и его появление предсказано перед Концом Света. Ну вот, он приходит. Фактически он может появиться здесь в любой момент.
— И как же ты об этом узнал? — насмешливо осведомился я.
— А мне Рафаил сказал.
— Ага, понимаю. Ты способен вести беседы с семью великими архангелами. Скажи мне, и часто ты с ними болтаешь?
— Нет, не очень, — ответил Стефоми, игнорируя мой сарказм. — Только при необходимости. Понимаешь, они очень заняты. Тут и война, и все остальное.
— Ангелы не участвуют в войне!
— Участвуют, Габриель. И эта война для них главная. Ангелы Бога против ангелов Сатаны. Она бушует на протяжении тысячелетий.
— У Сатаны нет ангелов, у него — демоны! — резко возразил я.
— Да кто бы ни был. В сущности, это одно и то же, — пожав плечами, ответил Стефоми.
— Никакое это, на хрен, не одно и то же! — рявкнул я.
Стефоми усмехнулся, расслабился и принял более удобную позу.
— Тебе такой подход никогда не нравился, верно? А в чем, собственно, причина твоей неприязни к ангелам Люцифера? Ты знаешь, что однажды сказал Сэмюэл Батлер? «В защиту дьявола: необходимо помнить, что мы выслушали только одну сторону; все книги написал Бог». Ну же, Габриель, не надо так смотреть на меня. Уверяю тебя, я не поклонник дьявола. Разве что его адвокат. Тебе никогда не приходило в голову, что могут существовать как плохие дьяволы, так и хорошие, так же как плохие и хорошие люди? Дьяволы — это козлы отпущения, обвиняемые ангелами во всех провалах и неудачах на Земле. Вот и все. Ведь нам козлы отпущения нужны как воздух, чтобы смягчить вину и уменьшить стыд за принадлежность к роду человеческому.
В наши дни основной выбор делается, похоже, из среды политиков. Несчастные бедолаги. Сейчас я скорее пригвоздил бы руку к железнодорожному полотну, чем стал бы президентом Соединенных Штатов. Бедный, ведь, что бы он ни делал, успех к нему не придет, не так ли? Никогда не бывает либо абсолютно белого, либо абсолютно черного, хотя я допускаю, что если бы так было, то все стало бы намного проще и легче. Что ты скажешь о Владиславе Шпильмане и бесстрашном капитане Вилме Хозенфельде? — спросил Стефоми, и тень язвительной усмешки мелькнула на его губах. — А насчет самого Гитлера? Ведь он хотел стать художником, ты же знаешь. Он пытался поступить в Венскую художественную академию, но безуспешно.
Я смотрел на Стефоми с ощущением опустошенности:
— Я не могу поверить, что ты действительно не считаешь Гитлера олицетворением зла.
— Зло — мудреное слово, — сказал Стефоми, слегка пожимая плечами. — Злые люди не пугают меня, потому что я свободен в своей ненависти к ним. А ведь ненавидеть так легко, правда? Гораздо, гораздо легче, чем любить. Знал ли ты, что, когда Гитлер был ребенком, отец регулярно избивал его и однажды вследствие этого мальчик двое суток пролежал в коме? А не было бы лучше, если бы вместо этого отец просто убил его?
— Ну конечно! — резко бросил я. — Только какое отношение все это имеет к нашим делам? Ты уходишь от темы.
— Действительно, все это не имеет значения. А имеет значение тот факт, что битва между ангелами становится все ожесточеннее.
— Почему?
— Я только что говорил тебе — потому что грядет пришествие Антихриста. Тебе неизвестно, что, согласно предсказанию Нострадамуса, это должно произойти примерно в наши дни? Нострадамус — искренне религиозный человек. Он опубликовал сотни предсказаний, все в виде четверостиший — катренов. Должен сказать, что, на мой вкус, язык пророчества об Антихристе слишком уж напыщенный. Вот его текст:
