Несмотря на попытки модернизировать речной транспорт, ничто не могло идти в сравнение с этими практичными примитивными конструкциями. Благодаря своим характеристикам они прекрасно приспосабливались как к различным глубинам реки, так и к грубому обращению моряков. Одна американская инвестиционная компания много лет назад предприняла попытку ввести в обиход лодки, оснащенные двигателем самолета, которые чуть поднимались над уровнем воды. Но все, что от них осталось, это встречающиеся тут и там заброшенные корпуса, поросшие водорослями, где играли дети. Это были жертвы местных капитанов и механиков, которые никогда особо ничего не понимали в соотношении масла и горючего, необходимого для нормальной работы двигателя, или, возомнив себя Элиасом на огненной колеснице, разбивали их о скалы, будучи навеселе. Старые же бонго, напротив, оставались почти в неизменном состоянии. В рассказах путешественников XIX века можно было найти моменты, в которых угадывалось слегка измененное описание их характеристик. Хотя какие-то усовершенствования все же производились: верхняя часть навеса «Королевы» была сделана из новомодного пластика, абсолютно прозрачного, что позволяло пассажирам наслаждаться пейзажем во время пути. В то же время пластик защищал от вредных лучей солнца. Пол под навесом был из древесины. Синтетическую циновку, покрывавшую его, легко было почистить, просто выбив ее о борт корабля. Пространство, отведенное для пассажиров, было не очень большим. Днем они могли прохаживаться между гребцами, сидеть по центру деревянных скамеек или загорать на крыше навеса. Заряжаемая батарея питала ряд маленьких низковольтных свечей, служивших для ночного освещения.
Педро, капитан, без обиняков дал всем понять, что Мелисандра была для него самым важным человеком из всех присутствующих на лодке. Остальные могли располагаться, где хотели, но для девушки он зарезервировал место под капитанским мостиком, в глубине кормы, где находилось самое просторное и защищенное место. Мелисандра не отказалась от этой привилегии и оставила там свои вещи. Остальные пассажиры после всяких согласований и совещаний расположились под навесом. Рафаэль поднялся посидеть с Мелисандрой возле капитанского мостика.
Дом исчез среди густой прибрежной растительности. Грубая деревянная пристань с искривленными красными сваями попрощалась с ними. Лодка проплывала мимо островков, на которых дремали под солнцем разморенные морские коровы. Вниз по течению сплетенные между собой деревья напоминали загадочный и таинственный туннель. Через какое-то время от этого пейзажа осталась только сверкающая река и стремительно взмывающие в воздух стаи птиц, завидевших приближение корабля.
Мелисандра закрыла глаза. Поместье растворялось вдали. По прошествии нескольких дней с ней, возможно, произойдет то, что с ее дедушкой в Васлале: реальность превратится в вымысел. Дом и старик станут приобретать необычные очертания и превратятся в нежное воспоминание, в талисман, согревающий душу. Она попросила душу своей бабушки оберегать их. Она верила, что Хоакин будет содержать поместье в порядке. «Он не пришел со мной проститься», — подумала девушка. На нее нахлынула тоска, но в то же время она испытала чувство долгожданной свободы.
Мелисандра открыла глаза. Повернула голову к носовой части лодки. Река становилась маловодной, деревья, сплетаясь в арки, стелили свои тени по воде. Она глубоко вздохнула, чтобы отпустил спазм, сжимающий грудь.
Рафаэль положил свою ладонь на ее руку. Нежно сжал.
— Ты вернешься, — сказал он. — И твой дедушка будет ждать тебя. Ему захочется узнать новости о Васлале.
— Спасибо, что подбадриваешь, но в такие моменты мне хотелось бы иметь стеклянный шар, в котором можно видеть будущее, чтобы знать наверняка, что дедушка доживет до моего возвращения.
— Он будет жить, пока живо его любопытство, — с уверенностью заверил Рафаэль.
Он наладил объектив своей маленькой камеры, которая крепилась к козырьку, и постоянно что-то снимал.
— Я думаю, мой дедушка когда-то вызвался испробовать на себе наркотик, продлевающий жизнь. Был среди путешественников один врач. Он часто приезжал к нам и надолго запирался с ним в кабинете. Потом дедушка рассказывал мне, что наука была близка к тому, чтобы победить старость и смерть. Вот уже два года, как врач не приезжает. Я спрашиваю себя, а что, если участники эксперимента начали умирать?
— Вполне вероятно, что есть и такие, кто путешествует по этим местам с намерением испытать новые наркотики на человеческих существах. Есть генетический гибрид кокаина и марихуаны, филина, которая, очевидно, растет в Фагуасе и с явным преимуществом лидирует среди легких наркотиков. При ее помощи, предположительно, можно будет навсегда искоренить тяжелые.
Мелисандра слегка встрепенулась. Посмотрела через навес. Моррис и Эрман беседовали. Голландки и Макловио сидели в носовой части лодки.
— Я слышала что-то об этом наркотике, — сказала она, понижая голос и делая ему знак, чтобы выключил камеру. — Педро подозревает, что некоторые партии отправляют из Грейтауна, но нам не хотелось проверять это. Это опасно. Братья Эспада — поистине страшные люди… Печально, конечно, — добавила девушка, — но в Фагуасе каждый интересуется только собственными делами. Лучше сменим тему, — прошептала она. — Макловио и Эспада — компаньоны.
Они проплывали так близко от берега, что можно было видеть на прибрежных деревьях большие круглые глаза зеленых морщинистых мелких ящериц.
Рафаэль посмотрел в спину Макловио. Он еще тот проходимец, в этом не было никаких сомнений, к тому же чрезвычайно хитер. Журналист пытался загнать его в угол, разыгрывая простое любопытство, задавая ему наводящие вопросы, но Макловио умел уйти от ответа, изображая обаятельного плута. Он без малейших колебаний рассказал Рафаэлю о своей роли в трафике оружия. «Хочешь жить, умей вертеться. К чему соревноваться в святости с папой римским?» Он говорил, что обменивает оружие на археологические находки, которые «на ура» продаются на рынке предметов искусства. Это не грабеж, а спасение: здесь никому подобное не нужно.
Аргентинец был далеко не дурак. Даже спросил журналиста о мотивациях написания репортажа о Васлале. Действительно ли это интересно его издателю, допытывался Макловио, не скрывая своего скептицизма.
— Значит, ты приехал в Фагуас с целью отыскать Васлалу, чтобы потрясти мир идеей, что в этом богом забытом месте смогли построить совершенное общество? Не знаю почему, — сказала Мелисандра с иронией, — но я вижу некий цинизм в твоем намерении.
— Цинизм — это искаженный профессионализм. Сложно сегодня не быть циничным, — ответил Рафаэль, глядя, как сверкают ее волосы, словно начищенная до блеска медь на навесе. — Цинизм — это всегда способ защиты… А сейчас, с твоего позволения, я пойду проверю электронную почту. Мой издатель — человек очень нервный… — добавил он, спускаясь во внутренний отсек лодки, где расположились остальные пассажиры.
Гребцы начали тихонько напевать какую-то монотонную песенку, которой они сопровождали свои ритмичные движения.
Мелисандра легла на спину, сделала глубокий вздох. Тоска отступала, по мере того как они удалялись от дома. Через некоторое время ее тело, убаюканное плеском воды, дуновением ветра и ритмичной мелодией, расслабилось под ласковым солнцем.
Находясь с внутренней стороны навеса, Эрман поднял глаза и увидел сквозь сверкающую рыжую шевелюру Мелисандры зеленое переплетение деревьев, протягивающих свои ветви с одного берега на другой, — зеленые языки пламени, бегущие от находящегося по центру костра.
Река была его излюбленным пейзажем. В Бремене, сидя ли дома, или же прогуливаясь зимой по рыночной площади с ее средневековыми зданиями, Эрман вспоминал эти места, и часто при этом на глаза его наворачивались слезы, накатывала невыносимая тоска. Технический прогресс не пробуждал в нем того удивления, которое вызывала незыблемая первозданная природа. На землях Германии все было таким цивилизованным: вымирающие леса, жестко вписанные в навязанные границы, зеленые пастбища, возделанные и вспаханные, заботливо охраняемые парки. Здесь же, напротив, достаточно было подняться вверх по реке, чтобы вернуть утраченную перспективу и осознать ничтожность человека перед изобилием вековой зелени.
В полдень гребцы бросили якорь у густой пальмовой рощи. В брюках, закатанных по колено, матросы высадились на узком участке берега, чтобы приготовить обед. От внушительной связки бананов,
