скудной, но за несколько метров до склона горы снова поднималась зеленая стена. Докучливая жара не спала с наступлением темноты. С мокрой кожей и одеждой, неприятные ощущения от удушливого враждебного зноя еще усилились, когда появились ночные насекомые, слетевшиеся на запах пота, совершенно не обращавшие внимания на защитные средства: путники использовали жидкости, а приборы с отпугивающими звуками лежали в рюкзаке Рафаэля. Паскуаль зажег самокрутную сигару с едким запахом и, заявив, что предпочел бы спать этой ночью в пузе лошади, укутал все тело в плед, лицо накрыл кепкой и в очень скором времени умиротворенно захрапел.
— С этого момента мы все четверо будем в равных условиях: в неведенье, — объявил он им за ужином. Он не знал, что ждет их дальше. Теперь в поисках все должны были полагаться на собственную интуицию и предчувствие.
Рафаэль и Эрман, отмахиваясь от насекомых, ждали возле костра, что каким-то чудесным образом подует ветер. Жара в лесу вымотала обоих, и этой ночью они подумывали лечь спать на открытом воздухе, отказавшись от палатки. Мелисандра, сидевшая на земле, облокотившись спиной на то, что когда-то было стеной, тоже не слишком-то желала идти спать и старалась успокоить попугая, почесывая ему хохолок. Контролировать птицу в последние дни путешествия стало сложно. Она сажала его на плечо во время переходов, но с того момента, как они приблизились к Вивили, ей пришлось нести птицу на руке, прикрыв другой, чтобы он не бросился на землю со своими подрезанными крыльями и не затерялся в высокой траве. После ужина попугай на какое-то время успокоился, взъерошил перья, поднял желтый хохолок.
Мелисандра задремала, слушая голоса мужчин и, чуть поодаль, храп Паскуаля. Она оперлась головой о неровную стену, обвитую вьюном, от которого исходил слегка резкий, назойливый запах, который сначала раздражал ее, но постепенно она привыкла и стала воспринимать его как обычный растительный запах. Струйки пота бежали по ее спине, она почувствовала, как ее мокрое тело прилипло к земле, к перегною. Что за люди здесь жили? Что за мысли посещали их ночью, как эта, ясной и в то же время такой напряженной? Она сомкнула веки, посадила попугая себе на колени и заснула.
Открыв глаза, она вздрогнула. Ее удивила ясность рассветного кеба, проглядывавшего сквозь кроны деревьев. Она медленно стала двигаться. У нее болела шея. Мелисандра закрыла глаза, чтобы потом снова открыть и понять, кто она и где находится. На этот раз она увидела Рафаэля, закутавшегося в простыню, лежащего рядом, а чуть дальше спал Эрман. Наверное, они заснули, карауля ее. Медленно, чтобы не шуметь, Мелисандра выпрямила спину, согнула ноги, положила руки на колени. По направлению к горам лучи солнца преломлялись таким странным образом, что, казалось, пейзаж по другую сторону был погружен в воду. Она провела руками по ногам. Чего-то не хватало. «Попугай», — проговорила она вслух, снова взглянув на горизонт, на преломление лучей. Не было попугая на ее коленях, его нигде не было видно. Встревоженная девушка поднялась, пригладила одежду, волосы, снова обвела глазами близлежащее пространство, заглянула в палатку, прошла дальше, оглядываясь по сторонам. «Какое одиночество!» — прошептала она. Какое царство тишины, сюда не ступала нога человека! Страна обезьян, туканов, ягуаров, ящериц, насекомых, полная звуков на каком-то непонятном, шифрованном языке. Попугай не мог потеряться именно сейчас. Мелисандра была уже готова разбудить остальных, упрекая себя в невнимательности. Вдруг стая попугаев пролетела в небе, наполняя воздух резкими криками. Где-то возле горы было заметно движение какой-то зеленой точки — бесполезные попытки подпрыгивающего попугая добраться до этой стаи. Не раздумывая долго, она бросилась бежать.
В какой-то момент ее тело стало легче, и ноги будто сами понесли ее, разгоняясь до такой степени, что бег превратился в восхитительное ощущение полета. Преломление солнечных лучей растаяло будто призрак, как только она к нему приблизилась. Мелисандра побежала дальше по направлению к дереву, где, как ей казалось, сидел попугай. Наверное, надо искать его в самых густых зарослях. Пока она бежала, он, конечно, уже успел туда добраться.
Паскуаль предупреждал в самом начале путешествия, что лес повторяет себя до бесконечности, поэтому можно заблудиться на территории в несколько метров. Мелисандра спросила себя, не было ли это причиной, по которой ей показалось, что она бежала дольше, чем, как она предполагала, ей понадобится, чтобы догнать птицу. Не могла ли она уже пробежать то дерево, которое вроде как не упускала из виду и которое, можно поклясться, было тем же самым, что стояло сейчас перед ней. Через какое-то время, продолжая бежать и уже совсем запыхавшись, Мелисандра наконец добралась до цели. Она остановилась, прислонилась к стволу дерева, переводя дух, чувствуя, что задыхается. Сердце бешено колотилось, отдавая в виски, пот струился со лба, лицо горело. С каждым вздохом чувствовалась боль в легких. Она огляделась по сторонам, пытаясь отыскать попугая, но дальше не пошла, сползла спиной по стволу и села на корни, которые выступали из земли. Ей нужно было отдохнуть и отдышаться. Птица не могла быть слишком далеко.
Мелисандру окружала зелень. Она была изумлена, когда заметила, что находится у подножия горы, которую было видно из Вивили. Наконец ее дыхание пришло в норму. Мурашки пробежали по ее коже. Это, наверное, испарялся пот. Внезапно послышался голос попугая: «Север, север», — четко прозвучало где-то поблизости.
Мелисандра вскочила на ноги, вздрогнула от возбуждения, заметив неподалеку птицу. Пошла к попугаю, который, казалось, поджидал ее на ветке куста. Медленно преодолевая это расстояние, она хотела убедиться, что прозрачный, чистый, мягкий воздух, свежий ветер были не плодом ее воображения.
«Васлала», — слетело с ее губ. Окружающая зелень, насыщенные, сверкающие зеленые краски были уже не теми, что в первозданной сельве, это был иной пейзаж: сад, в котором был очевиден кропотливый труд человеческих рук.
Глава 47
Мелисандра последовала за попугаем, который пролетал некоторые короткие дистанции, а другие проходил пешком, поворачивая то направо, то налево на своих неуклюжих лапах, путаясь своими длинными когтями в высокой траве.
Внучка поэта шла за ним, пребывая в состоянии, граничившем между пылким восторгом и страхом, то ускоряя шаги, то отставая, задумавшись о чем-то.
У нее тряслись руки от страха сделать какое-то неосторожное движение. Была опасность, что реальность с шумом обвалится на путаные хитросплетения ее воображения.
Попугай оставил сад позади и спустился по откосу, углубляясь в низкорослые кустарники, сквозь которые Мелисандре пришлось пробираться ползком, пока они не очутились в маленьком каньоне, где бежал мелкий ручеек, скользящий по гладким, круглым камням. Когда-то это была река. Золотая река, возможно, та, что улетела. Она прошла по руслу, слушая звук камней под ногами. Попугай прыгал, повторяя: «Север, север».
Сердце отчаянно колотилось, будто она снова бежала без остановки. Местность стала выше, каньон сменился чем-то вроде коридора, закрытого густой зеленью, окаймлявшего склон горы. В коридоре дул сильный таинственный ветер, который не просто дул в двух направлениях, но и вихрем кружил вокруг нее, не прикасаясь. Вспомнилась история дедушки об одежде, которая сохла в мгновение ока в Коридоре ветров. Ощущение было такое, будто находишься в самом сердце ласкового и игривого урагана, который, хвастая своей мощью, не отваживался, однако, растрепать ей волосы. Ветер подгонял попугая, позволяя ему пользоваться обрезанными крыльями и освобождая его от позора передвижения прыжками, словно какая-то курица.
Выйдя оттуда, Мелисандра снова ощутила присутствие человека: вокруг деревьев, кроны которых она не видела, в изобилии были посажены цветочные луковицы; растения с листьями, имевшими красные края, гигантские папоротники с широкими зубчатыми листьями, уткнувшимися в стволы. Хотя сельва, казалось, сохранила свою величавую стихийность, все же было очевидно заботливое и тактичное вмешательство человеческих рук, вносящих какие-то корректирующие мазки.
Коридор ветров заканчивался возле гигантской сейбы, пепельный прямой ствол которой поднимался высоко к небу, с изобилием могучих, витиевато перекрученных ветвей. Оставив позади сейбу, они еще довольно долго шли, огибая гору, спускавшуюся с правой стороны в ущелье, из которого выглядывали
