положившись на человека, которого она совсем не знает. — Откажись от этой идеи, девочка. Нам здесь хорошо. Васлала — это место, которого нет. Я не могу и тебя потерять. — Он с тревогой и мольбой посмотрел на внучку, его глаза были влажными от слез.
— Я не пропаду, дедушка. Ты вернулся. Другие тоже вернулись. Я должна поехать сейчас. Я не хочу дольше ждать.
Он сказал, что она не знает, с какого рода опасностями ей предстоит столкнуться. «Если бы только моя жена была жива», — подумал он. У него не было ее силы. Он понимал Мелисандру. Чтобы компенсировать отсутствие родителей, чтобы как-то оправдаться перед ней, он только и делал, что рассказывал о затерянном мире, о мифе, о мечте. Слишком поздно до него дошло, что история может повториться. Эх! Если бы только была жива его жена.
— Позволь мне поговорить с этим Рафаэлем, — предложил дон Хосе, приглаживая волосы рукой. — Дай мне только поговорить с ним. Мне нужно немного времени.
Мелисандра вышла из комнаты. Старик оперся подбородком на набалдашник своей трости и закрыл глаза. В который раз ему ничего не остается, как просто закрыть глаза, ничего не видеть, убежать от действительности. Тяжело жить, если ты не можешь избежать какой-либо беды, надеясь, что это коснется кого-то другого, кого-то очень похожего на тебя самого, но этот кто-то страдает по другую сторону зеркала, в то время как хозяин отражения набирается сил, крепнет, встает с кровати, одевается. С того момента, как он услышал накануне вечером Рафаэля и увидел лицо своей внучки, их обмен взглядами, он понял, что ничто уже не сможет остановить девушку. Она предпримет это путешествие, к которому втайне готовилась все эти годы, одержимость которым преследовала ее с малых лет и заставляла ее, убежав от бдительного бабушкиного ока, прятаться в каучуковом лесу. Хоакин тогда находил ее и приводил домой, топающую ногами, разъяренную, кричащую, что она хочет знать, где ее родители, что отправится искать их в Васлалу, что именно ей надлежало идти в это магическое место, в поисках которого потерялись ее родители.
Дон Хосе должен был, в конце концов, позволить внучке уйти; остаться одному, как это уже случилось, когда умерла донья Мария. Тогда как ни носились с ним окружающие, как ни пыталась его утешать Мелисандра, он не находил лучшей компании и отдушины, чем вновь и вновь представлять в своей комнате Марию живой, разговаривать с ней, пугая тех, кто думал, что из-за своего горя он потерял рассудок. Ему оставалось теперь лишь ждать, смириться, как он смирился, когда ушли его дочь с зятем, оставив им с женой трехлетнюю малышку, которая не переставала плакать, не хотела засыпать, пока ее бабушка, испробовав все средства, не заставила ее выпить молока с сахаром и ромом. Это он, и никто другой, был виноват в этом.
Старик вздохнул. Вышел из комнаты и сделал несколько шагов по коридору, не зная, куда дальше идти, словно оставил в чьих-то руках ниточки, управляющие его телом.
Глава 4
Рафаэль проснулся, когда уже светало. Спал он мало. Ложась в постель, чувствовал себя таким измотанным, что ему казалось, что он отключится, едва положив голову на подушку, но тишина не давала уснуть. Это была активная тишина: лес и река, насекомые, лягушки, совы жили собственной жизнью. Особая ночь, первобытная, не испорченная цивилизацией. Рафаэль накрыл голову подушкой, чтобы перестать думать.
Почему он ощущал необходимость дышать Мелисандрой, нюхать ее, словно собака? С того момента, как он пообщался с девушкой и почувствовал полное отсутствие в ней лицемерия, увидел ее непосредственность, он осознал, что существование подобного человека в мире уже достаточно, чтобы вернуть его, Рафаэля, к жизни.
В семь утра он встал. Через деревенское окошко, затянутое рыболовной сетью, увидел маленький сад с хилыми, увядшими розами, растущими в цветниках, и поодаль кусты бугенвиллеи насыщенного фиолетового цвета, обвивающей веранду. Он надел спортивный костюм, в рукомойнике умыл лицо и вышел в столовую. Мерседес подметала дом.
— Добрее утро, — поздоровался он. — Пойду, сделаю зарядку.
— Есть тропинка вдоль реки напротив поместья, — сказала она. — Увидите ее, когда подойдете к пристани. Ступайте туда, там вы не должны заблудиться.
Когда Мелисандра зашла в столовую, дон Хосе разговаривал с Мерседес. Он объяснял ей, что протез Морриса был устройством настолько тонко продуманным и прогрессивным, что с его помощью можно было даже определить количество микробов и химических элементов в стакане простой воды.
— Наука завоевывает мир, Мерседес. Скоро даже смерти не будет. Профессор Моррис говорит, что сейчас уже существуют механические сердца.
— Только подумайте, какое безумство! Это же означает лезть в Божественный промысел своими грязными руками; лишать Его права призывать к себе человека, когда Ему это угодно, — ужаснулась Мерседес, стараясь поскорее отогнать от себя жуткую картинку вспученной груди, которая родилась в ее воображении при упоминании механических сердец. — Это же противоестественно.
— Что естественно, а что нет? Электрический свет — это неестественно…
Мелисандра поцеловала дедушку, налила в чашку кофе и села возле старика. Мерседес жарила яичницу, бормоча, что нет никакого сравнения между электрическим светом и искусственным сердцем, не желая уступать в этом споре, но явно приведенная в замешательство наблюдением дона Хосе.
— Не проснулись еще наши гости? — начала расспрашивать Мелисандра.
— Журналист отправился делать зарядку. Сказал, что позавтракает, когда вернется.
— Почему бы тебе не пройтись, дедушка? Может, встретишь его.
— Ай, дочка, дочка. Ты мне так напоминаешь твою бабушку. Я рассказывал тебе, как она поймала ягуара недалеко отсюда? Одна. Привязала животное к джипу и потащила его по дороге. Мне кажется, я прямо-таки вижу, как она появляется на рассвете; рыжая как львица, ребятня бежит за ней, чтобы посмотреть на мертвого ягуара. Из его зубов она сделала ожерелье для твоей матери. Что вы за женщины! Разве с вами совладаешь!
Дон Хосе нашел Рафаэля на пристани: тот разглядывал пару стрекоз, со стрекотом кружащих в воздухе.
— Mens sana in corpore sano[6]. Не хотите ли продолжить свои упражнения, составив мне компанию в прогулке? — сказал он, опираясь на трость.
Рафаэль последовал за стариком по тропинке вдоль берега.
— Что за башни там виднеются? — спросил он. — Кажется, это часть какой-то древней крепости…
— Это крепость Непорочного зачатия. С этой позиции испанцы контролировали торговлю и препятствовали проходу к своим территориям вверх по реке англичанам. Им принадлежал Грейтаун — это там, где вы высадились. Он стал для них дверью в Атлантический океан. Сначала здесь было логово пиратов. Корсары господствовали на этих территориях, пока лорд Нельсон не явился сюда собственной персоной… По этой самой реке плавала «Немезида» Наполеона. Отсюда началась его слава, которая позже привела его к Трафальгару…
Используя трость в качестве учительской указки, а также инструмента для расчищения пути от сорной травы, дон Хосе медленным, но решительным шагом шел вперед, без остановки рассказывая об этом важном водном пункте, являвшемся в прошлые века сценой, на которой разворачивались кровавые баталии между англичанами и испанцами.
— Одна из самых известных историй, — говорил он, — история о Рафаэле Эррера, шестнадцатилетней девушке, которая после гибели отца при очередном штурме этой крепости, отказалась сдаться и сбросила на воду горящие простыни, из-за чего английские корабли загорелись и подданные ее величества королевы бежали…
— Вместо солдат сейчас контрабандисты, — проговорил Рафаэль.
— Не все контрабандисты. Мы — люди уважаемые, знаете? В моем доме останавливается только
