наконец, принимать быстрые и точные решения. Ла-Рошель, Казаль, Корби, введение в войну в Германии войск шведского короля Густава Адольфа — все говорит о его военном таланте.
Нельзя, конечно, утверждать, что из Ришелье мог бы получиться великий полководец, продолжи он военную карьеру. Однако быстрота и неожиданность принимаемых им решений вполне сравнимы с тем, что нам известно о великих полководцах его времени.
Интересно, что он назначал командующими войсками или флотом людей в рясе. Его любимым портретом был тот, на котором он был изображен на коне в рыцарских доспехах. Очень жаль, что до нас не дошла одна скульптура. По-видимому, он был изображен в полном вооружении, подобно тому, как изображен Кромвель. Мы имеем в виду бюст Кромвеля, ранее принадлежавший лорду Ревелстоку и теперь находящийся в Палате общин. Обе скульптуры, по-видимому, работы итальянских мастеров. Статуя Ришелье находилась над задними воротами замка Меллере недалеко от Партене, в провинции Пуату. Ее разбили во время революции.
Сохранился торс и несколько фрагментов, которые можно видеть в музее провинции. Голова статуи была случайно обнаружена в какой-то антикварной лавке в Риме много лет назад и теперь находится в Школе искусств в Париже.
С военной жилкой хорошо сочеталось умение разбираться в людях. Шла ли речь о засылке шпиона в лагерь мятежников или заговорщиков, о выборе посланника ко двору враждебного короля, — он всегда находил именно того человека, который был нужен. В этом искусстве он не знал себе равных, и лишь один Наполеон немного превосходил его. Зато император сильно уступал кардиналу в другом: в умении выслушивать и пользоваться советами других. Как трогательно, например, то, что он никогда не пренебрегал советами своего старшего друга и помощника отца Жозефа. Как мудро он поступил, когда отказался от своего первоначального решения занять рейнскую долину, послушавшись совета отца Жозефа.
В своем «Завещании», которое Вольтер почему-то считал подложным, он выразил в блестящей форме свои взгляды на устройство общества и политику. Он был убежден в необходимости иерархической организации общества, в которой должны учитываться как способности отдельных личностей, так и интересы государства. В его «Завещании» мы не найдем ни одного слова о социальной справедливости, в этом вопросе он резко противоположен главной традиции французской общественной мысли. Однако его можно понять: стремление к социальной справедливости, как мы теперь видим, может привести к анархии и угрожать существованию самого общества.
Многие черты характера Ришелье говорят о том, что он был французом с головы до ног. Была, однако, одна особенность, которая довольно редко встречается среди его соотечественников, и он знал об этом. Особенность эта есть упорство в достижении поставленной цели. Ее ни в коем случае не следует путать с упрямством.
В «Завещании» он указывал, что благодаря своему уму и отваге французы давным-давно могли бы добиться превосходства над своими соперниками, — он, конечно, имел в виду Германию, — если бы они вечно не сворачивали в сторону вместо того, чтобы, идя по избранному направлению, достичь цели, которая, как правило, была совсем близко. Примером такого поворота в сторону были, по его мнению, религиозные войны и восстания против государственной власти.
Как я уже говорил, не надо смешивать упорство с упрямством, которым французы наделены сверх всякой меры. Решив чего-нибудь добиться, француз будет продолжать действовать до тех пор, пока смерть не остановит его. Однако стоит его вниманию чуть-чуть отвлечься, как он вдруг видит совершенно новый интерес, который и завладевает теперь его вниманием. Яркий пример — религиозная распря XVI века, в которой в конце концов забыли, с чего все началось, и продолжали воевать друг с другом, не зная, в сущности, за что воюют.
И поскольку Ришелье был не совсем обычный француз, он всегда был вознагражден за свои труды, потому что никогда не отклонялся от поставленной перед собой цели. Он так же необычен среди французов, как был бы необычен англичанин, который вдруг прославился бы своими горячими политическими речами, а не практическими делами в политике.
В вопросах религии Ришелье оставался таким же практиком и реалистом, каким был в политике. Он был очень необычен и как высший сановник церкви, потому что в нем соединились, не вступая в спор друг с другом, довольно противоречивые тенденции, которые, на наш современный взгляд, не сочетаются друг с другом.
Он не знал в вопросах веры никаких сомнений. В его книгах и речах отводится много места спорам с гугенотами, причем изложение всегда ясное и аргументированное. Он часто сам служил мессу, отдавал много времени заботам об устройстве епархии и никогда не уклонялся от своих обязанностей.
Но как священник он был всего лишь талантливым дилетантом. Получив сан епископа, он выжидал случая, когда сможет войти в правительство; получив сан кардинала, он уже действовал как настоящий политик.
Став священником по просьбе семьи, он дал обет целомудрия, но ничто не помешало бы ему нарушить его, если бы он этого захотел. Существует масса историй о его амурных приключениях, но ни в одной из них нет ни слова правды. Говорили, что он был любовником Анны Австрийской и Марии Медичи. Но первое просто смешно, а второе легко опровергается фактами. В его отношениях с женщинами не было ни чувства неловкости, ни каких-либо поползновений. Но я уверен, если бы для успеха его карьеры или для блага государства ему понадобилось вступить в связь с женщиной, он сделал бы это не задумываясь. Разумеется, у меня нет никаких фактов, подтверждающих эту гипотезу, но совершенно ясно, что он, судя по некоторым из его взглядов, был ближе к вольнодумным священникам XVIII века, чем к своим современникам.
И наконец последнее. В нем не было того религиозного энтузиазма, того стремления к победе католической церкви, каким горели его братья-священники. В разгоревшейся по всей Западной Европе борьбе между старой верой и новыми религиозными учениями он видел удобный случай для удовлетворения интересов французской монархии. Он считал, что для единой католической Европы еще не пришло время, и поэтому он не имеет права жертвовать интересами нации и государства ради призрачных интересов католицизма. Совершенно ясно, что он не понимал, в каком критическом положении оказался католицизм в период 1620–1640 годов: если и могла произойти победа католицизма над протестантами, она могла произойти только тогда. Он объявил политику религиозной терпимости внутри страны и заключил союз с протестантскими государствами против католических соперников Франции. Вот почему правоверные католики называли его «кардиналом гугенотов», вот почему его дела превозносят все те, кто исповедует религию национализма, все те, для кого идея единого христианского мира кажется уже невозможной.
Рассказав о главных чертах, характеризующих гения, остановимся на некоторых мелочах: на его любви к порядку в будничной обстановке, на строгом расписании его занятий, наконец, на чистоте и опрятности его одежды.
Были ли у него недостатки? Был ли он, между прочим, жесток? Последний вопрос следует задавать всякий раз, когда приступают к рассмотрению той или иной личности, добившейся успеха и выдержавшей борьбу или соревнование с другими человеческими существами. Ибо не существует более тяжкого обвинения против личности, чем жестокость, потому что она навсегда оставляет позорное пятно и искажает характер личности почти так же, как расстроенная струна в музыкальном инструменте искажает гармонию аккорда.
По-видимому, не будет ложным утверждение, что не было еще ни одного великого человека, который был бы жесток, и что всякий, кто одобряет жестокость или находит для нее извинительные причины, совершенно не понимает, в чем состоит величие человека.
Приступая к рассмотрению этого вопроса, мы постараемся как можно тщательнее разобраться в характере Ришелье, потому что обвинение в жестокости, пожалуй, самое распространенное и самое ошибочное из тех, какие ему предъявляются в наши дни.
Но уже современники обвиняли его в жестокости. Друзья и родственники тех, кто был казнен по его приказу, называли его чудовищем.
Это обвинение никак не обосновано. Очевидно, оно возникло в результате непонимания того, что было побудительным мотивом его деятельности. Чтобы разобраться в том, каковы причины этого непонимания и были ли какие-либо основания для такого обвинения, нам надо прежде всего строго
