– Хорошо, а как ты прикрепишь его к корзине и к коню?
– Ось! – заговорщическим голосом пояснил кшатрий. Он вдруг остановил Дадхъянча и развернул его крепкими руками. Индра будто забыл о своей бездвижной левой пятерне. Они стояли лицом к лицу, и воин упёрся взглядом в спокойные глаза мудреца.
– Что ты видишь? – чеканно спросил Индра.
– Самоуверенного, не скажу что молодого, поскольку молодых мыслителей не бывает, есть либо мыслитель, либо дурак, – пусть будет не старый ещё фантазёр…
– Примерно что-то подобное я и ожидал услышать, – передразнил Дадхъянча воин. – Посмотри в мои глаза, в них ты и найдёшь ответ!
– Круг! – прозрел Дадхъянч.
– Круг, распираемый спицами. А между ними – ось.
У риши ослабли ноги. Он был посрамлён.
– Всё великое просто, а всё простое коварно своим неожиданным продолжением. В великом, победно произнёс Индра.
– Хорошо, допустим, – согласился Дадхъянч, а как…?
– Хочешь спросить, как ашвы потянут повозки? Попробуем отказаться от невозможного и получим требуемое решение.
– Ты уже его знаешь? – подавленно спросил риши.
– Знаю.
– Это не хвост?
– Разумеется, нет.
– Можешь ничего не говорить. Я … верю. Ты от– крыл это так сразу?
– Просветление риши создаётся покоем, а война – бурей.
– Что? Буря? – Дадхъянч поднял лицо и обратил всю его залитую водой светь в свирепые порывы дождевого мрака.
– Буря, – повторил он зачарованно и восхищённо. – Значит, ты не признаёшь себя риши?
–Нет.
– А как же Кавья Ушанас?
– Он тоже воин. Только другой. Назовём его Проводником, ведь он ведёт меня по тропе своего прозрения и познания. Дай ему иную судьбу – он всё равно останется воином. Поскольку не обстоятельства делают человека, а человек – обстоятельства. И когда кончает жизнь на свалке, и когда в него плюют повзрослевшие дети, и когда ему на голову с неба падает камень. Не бывает случайных камней! Не бывает. Есть голова, на которую он обязательно упадёт. Потому что Пуруша не даёт покоя Пракрити. Всю жизнь.
Дадхъянч слушал затаив дыхание. Всё это говорил не Атхарван, не Трита, а кшатрий, в половину его, Дадхъянча, умоложенный.
– Кто же тогда Индра? – возник в разговоре риши. Затаённый в своём переосмыслении попутчика.
– Тот, кто сводит Быка с просветителем. Они несводимы. Без его рассудительности и воли. Он не может принять ни одну из сторон, ибо тогда кто-то из них потеряет значение.
– А кто такой Бык?
– Различие Проводника, воплощённое в телесное действие. Он воин действием. Назовём его Проходчиком, ибо он проходит все преграды, выносимые судьбой поперёк моей тропы. Он идёт за мной, чтобы создать слияние осуществимости с предопределением. Его можно не отличить от простого животного коровьей породы, если он удаляется от просветителя. Но на то и существует Индра, чтобы не дать им разбрестись в разные стороны.
– Человек Знающий и Человек Умеющий в едином обличий, носимом твоё имя, – отозвался Дадхъянч. – Признаться, я представлял ваши отношения по-другому.
Риши свернулся намокшим комком слабосилия. Нет, буря была не его страстью. Слишком много воды вылилось на него, слишком пронзительный и холодный ветер толкал его в спину. Всё было слишком. И тут глаза Дадхъянча загорелись:
– Ты сказал – круг? Круг, похожий на роговицу глаза? Но ведь это и есть…
– Я вижу, буря и тебе на пользу.
Мудреца качало. От усталости и от просветительских потрясений. И хотя покой Дадхъянч принимал только как бесполезную приправу к опреснённому безделием уму, с него уже хватило бури. Теперь риши сдавался слабости.
– Тебе нужна буря? Чтобы помножить силы просветителя и Быка? – спросил он. – Я знаю, где её взять при ясном небе. Эту бурю рождает сома.
Индра с любопытством посмотрел на риши.
– Да, сома, – повторил Дадхъянч, – если ты не побоишься гнева богов.
Ветер снесло куда-то далеко вперёд. Он умчался рвать и клочить травяную постель равнины.
В сумеречной размазне дождя и грязи брели молчаливые, усталые, продрогшие и голодные путники. Они уже так долго молчали, что, привыкнув к своему молчанию, сочли бы странным снова открыть рты. И всё-
