заметил Кандзюба. — А потом прояснилось.
Геолог взглянул на «зеркалку» одновременно с Ташматовым, Серповским и Молотковым. Она была отключена — экран ее не светился!
— Быть может, это новые фокусы нашего телепата, черт бы его побрал, наконец, — заволновался Серповский. — От него всё можно ожидать.
— Вряд ли, — покачал головой Молотков. — Мальчишка поклялся...
— Все-таки есть смысл проверить, — усмехнулся Кандзюба.
— Чем черт...
— В Алике я уверен, — перебил Иван Сергеевич, — но, конечно, на всякий случай можно проверить. — И он включил телеэкран доктора биологических наук. — Алло, Филипп Иванович, что поделывает ваш отрок?
— Как ни странно, спит, — ответил цитолог, голова которого появилась на экране. — Джонрид Феоктистович и я полагали, что воздействие гип...
— Извините, — перебил Молотков, — а давно он спит?
— Да уже часиков пять-шесть, очевидно. Я так думаю, что гип...
— Извините, вы с Хворостовым свернули уже оранжерею?
— Свернули. Петр Валерианович чуть не плакал, да и я, честно гово...
— Всё ясно, Филипп Иванович. Виноват, отключаюсь, очень занят.
— Полное алиби, — вздохнул Серповский. — Гора с плеч!
— Наоборот, — потускнел Ташматов, — дело приобретает серьезный оборот — теперь еще труднее объяснить этот зловещий эффект. Как видим, природа магнетизма может еще преподносить свои скверные сюрпризы.
— А как насчет общеизвестных законов физика, они нам помочь не могут, Муса Ташматович? — спросил Серповский.
— Как там по учебникам?
— А вдруг не все законы верны? — пожал плечами Кандзюба.
— В геологии допускались, например, просчеты, ставившие в тупик многих ученых.
— Бывает и так, Роман Павлович, — вздохнул физик. — Могу привести пример. Как известно, основанные на ошибочных философских взглядах утверждения о принципиальной неоднозначности формулировок законов электродинамических сил вступили в противоречие со сведениями, накопленными наукой, и оказались, представьте, несостоятельными.
— Благодарю вас, Муса Ташматович, за микролекцию, — иронически поклонился Молотков, — но она не изменила ситуации с компасом и жироскопом. Загадка не разгадана, а философия пошла по боку.
— Я попросил бы вас, Иван Сергеевич, почтительнее относиться к философии, — укоризненно покачал головою Ташматов. — Дело в том, что...
— Постойте! — перебил Молотков, меняясь в лице и судорожно вцепившись в подлокотники пилотского кресла. — Происходит нечто невероятное! Вы видите, что появилось на перекрестке этих линий? — Командир корабля, не обращая внимания на дублера, Кандзюбу и Ташматова, наклонившихся к телеэкрану, включил передатчик и, быстро настроившись, часто задышал:
— Эн-пэ-у, эн-пэ-у, я «Эллипс», примите экстренное сообщение! Наш корабль не подчиняется управлению и направляется в сторону от Марса. Мы держим курс, очевидно, на Фобос! Держим курс на Фобос! Прием.
— На Фобос! — механически повторил Кандзюба и повернулся к Ташматову. — Вы представляете, Муса Ташматович, что это означает, а?!
Физик не успел ответить на несколько риторический вопрос Романа Павловича, ибо в этот момент командир корабля буквально взревел:
— Все по местам!!! — Включив экраны всех отсеков, он приказал: — Всем немедленно надеть амортизационные скафандры — возможны осложнения при посадке на спутник Марса, Судя по приборам, нас притягииапт к Фобосу, Прошу дать знак, что я понят, поднятом руки!
Все четверо взглянули на экраны. Там появились взволнованные лица Хворостова, Ноготкова, Блаженного, Аша, Валетова и только что, очевидно, проснувшегося Алика.
Спустя секунду каждый из них, словно опомнившись, поднял руку. И только после этого Молотков принялся вызывать НПУ.
Но связь с Землей прервалась.
— А вдруг мы проскочим между Марсом и Фобосом? — ахнул дублер.
— Их разделяет девять тысяч триста восемьдесят километров — коридорчик для «Эллипса» не очень узкий, — ответил Молотков. — Но ведь Фобос ничтожно мал в сравнении с Марсом, и нас должна притянуть планета. И потом мы не можем проскочить мимо — ведь это же вопреки всем законам физики!
Глава двадцать первая,
в реальности событий которой сомневается даже автор
То, что произошло вслед за высказыванием командира «Эллипса» о нарушении всех законов физики, настолько ошеломило его самого, что при взгляде на него лишился дара речи и его дублер.
Их состояние можно было бы охарактеризовать как шоковое, ибо после тирады Молоткова, высказавшего уже зафиксированную мысль, из динамика раздался какой-то совершенно не знакомый и удивительно странный голос, ничуть не напоминавший мужской, однако и не похожий на женский. Голос тот произносил что-то с неимоверной быстротой, и в нем звучали дребезжащие металлические нотки.
— Вы что-нибудь поняли? — округлил глаза Серповский. — Ведь...
Он не договорил, ибо тот же голос как-то скрипуче зазвучал вдруг на русском языке с каким-то, впрочем, странным акцентом:
— Четырехконечностные одноголовые мыслящие создания! С вами говорит разумное существо по имени Гэ-эр-пэ. Слушайте и запоминайте! Через определенное количество периодов вы окажетесь в гостях у обитателей блистательной планеты Иолла. Предварительно всем вам придется пройти санитарнопсихологическую фильтрацию на научной станции Рунди.
Командиру вашего летательного аппарата Малотокову предлагается поочередно выключить все двигатели — они уже не необходимы. Рекомендуем — слушайте исключительно мои указания. Желаем всем вам удесятерения мыслительных возможностей. — Прошло еще минуты полторы, пока остолбеневшие Молотков и Серповский не услышали тот же голос:
— Выключайте же двигатели, иначе все вы окажетесь в непригодном для мышления виде!
Иван Сергеевич почти физически ощутил, как неимоверная тоска сжимает его сердце. Взглянув на Сергея Ивановича, застывшего в неподвижной позе, он потянулся к тумблерам.
Спустя несколько секунд после отключения двигателей ему показалось, будто он ныряет в какую-то теплую, пахнущую парным молоком жидкость. Неописуемое блаженство охватило его душу, и он даже не успел заметить, как дублер его погрузился в такое же состояние.
Если бы имелась возможность включить телеэкраны и взглянуть на обитателей космического лайнера, взору наблюдателя представилась бы безотрадная картина: люди застыли в самых разнообразных позах. Наступила такая тишина, которую романисты именуют мертвой, а большинство авторов детективных повестей — зловещей.
Минуло еще несколько секунд, и в пилотской кабине вспыхнул настолько яркий розовато-голубой свет, что обыкновенные плафоны с горящими электрическими лампочками казались едва тлеющими угольками давно потухшего костра. В тот же момент «Эллипс» затрясся, словно в лихорадке.
Еще через несколько мгновений вибрация внезапно прекратилась, и если бы пилоты «Эллипса» не находились в бесчувственном состоянии, они заметили бы, как с непостижимой скоростью исчезла доска с приборами, а на ее месте образовалось огромное круглое отверстие.
Необыкновенно мощная, ослепительная вспышка света озарила на какую-то долю секунды пилотскую
