были дружны. С детства.
Тебе два годика, ты уже понимаешь, что в мире есть не только она – теплая и ласковая, с которой так уютно. Мама. Ты понимаешь, что мир намного шире, потому что с тобой рядом появляется кто-то еще – большой человек с очень сильным и добрым голосом, от которого сразу хотелось засмеяться и протянуть ручки навстречу. Это папа. Иногда – женщина с лицом в складочку. Бабушка.
И еще кто-то. У него блестящие глаза, и появляется он не так, как остальные – из тучки. И рядом с ним всегда что-то веселое. Бабочки. Пушистый котеночек. Розовый пищащий шарик, в который надо ткнуть пальчиком – и он превратится во что-нибудь новое. Так весело!
– Вадик! Ну я же просила не переноситься в манеж братика!
– Ну ма-ам…
– Вадик… Леша ведь еще маленький. Он пока не умеет играть.
– Мам, он же все понимает! Вот смотри, видишь, он их ловит, бабочек, видишь? Ну мама-а-а-а-а!
Тебе четыре, и вы с братиком вовсю играете в прятки.
Ты прячешься в папиной лабол… рабор… в папиной комнате со всякими баночками, потом на голубятне… на чердаке… под столом на кухне – мама ахает и хватается за серебряный ножик, сердится, а потом смеется и говорит, что два сына-мага точно вгонят ее в гроб… Ты прячешься везде. Но он везде тебя находит – словно чувствует…
Тебе почти пять, и вы одни дома, папа снова улетел кого-то проверять, мама с бабушкой, кажется, у врача… Вы совсем одни, и очень гордый тем, что он старший, Дим заставляет съесть манную кашку всю до крупинки и, совсем как мама, довольно ерошит тебе волосы.
– А ты? – Димкина порция каши почти вся остается на тарелке.
– А я потом.
– Что? Вредина!
– Сам такой!
– А старшие должны младшим пример показывать! – Нет, ты прекрасно знаешь, что Дим с манной кашей не очень ладит, но… но… обещал же!
– А младшие не должны вредничать, а то им мультики не включат!
– А… а я сам умею! Они по седьмому каналу идут!
– А я тебе комиксы не позову.
– А я… А я… Ты вредина!
– Мелочь!
– Пухополз!
– Глазастик листиковый!
– Мымрик!
Вы не обзываетесь теми словами, которыми бранятся на улице – от этого мама сердится. Куда лучше выдумать ругательные слова самим, это не обидно, а смешно… и помириться легко. Вы еще переругиваетесь, когда на кухне появляются двое мужчин… Ты еще успеваешь увидеть, как Дим быстро заступает им дорогу, закрывает тебя своей спиной… И в комнате сразу выключается свет.
Тут темно и холодно, как в подвале, и очень болит голова… Что это? Это ведь не дом… Все плывет, ничего не видно… Ты хочешь позвать маму, но голос не слушается, и рядом… рядом слышатся голоса:
– Обоих? Вы рехнулись? Родители нас живьем спалят!
– Младшего можно потом вернуть.
– Какого черта вы его вообще притащили? Я заказывала первенца!
– Да ты б видела, что этот твой «заказ» устроил! Чуть не прикончил нас! Пришлось малявке ножик к горлу приставить, только тогда этот притих…
– Ладно, готовим алтарь. Вы сделали, как я сказала?
– Да, снотворное ему влили сразу же, как только сцапали. Он спит.
Тебе пять, и злых колдунов ты видел только в мультиках, но ты понимаешь, что нужно молчать. И голову осторожно поворачиваешь, чтоб не заметили. И прутья клетки трогаешь осторожно – один… два… Может, они и заговоренные – пальцы сильно колет, до слез просто. Но получалось же пробивать мамины и папины «сетки» – на сладостях там или на красивых баночках с цветными зельями. Папа и мама даже не замечали, когда сетки были сломаны. Они только на пропажу сердились, так что они с Димкой брали понемножку, чтоб незаметно было.
…Дим лежит рядом. И не шевелится. Тот дядька сказал, что он спит. А губы в крови. Сейчас, сейчас… Только цепь придержать ладошкой, чтоб не брякала. Цепь? И какие-то штуки на руках – как мамины браслеты, только от них больно. Что ж это такое?
Это пещера, точь-в-точь как в аниме про злого чародея – темные стены из камня, костер, на полке травы и горшки. На полу вокруг одного камня что-то начерчено, и там… там они. Те, кто забрали их из дома. У одного, лохматого, в руках был череп…
– Давайте старшего.
У тебя сильно болит голова, и глаза еле видят, и папа сто раз говорил, что нельзя телепр… переносить себя, когда тебе плохо. Но времени больше нет, потому что один из тех идет к ним. За Димом.
И ты решаешься – обнимаешь Дима за шею, из всех сил зажмуриваешься… и вы падаете… падаете… Прямо на ковер в гостиной.
Тебе пять, и у вас с мамой общий секрет – подарки на день рождения Дима. Вы прячете их в детской, на чердаке, в подвале – везде. И на видное место вешаете «Карту поиска сокровищ», по которой можно догадаться, где они спрятаны. Диму понравится – недаром весь последний месяц ты осторожненько выспрашивал про его желания. Поэтому вы сегодня и не вместе – папа забрал Вадима на рыбалку одного, чтобы вы с мамой подготовили дом. Папа даже выходной на работе взял, хотя сам говорил, что там «все на ушах из-за возмущения Граней и возможного прорыва». Но взял. Ты с нетерпением ждешь, когда они с папой вернутся.
А их нет и нет, и мама начинает тревожно поглядывать на часы. Потом тянется к мобильному телефону, но ты это уже еле видишь.
Что-то случилось. Стало холодно и тревожно. И комната словно раздвоилась – ты еще здесь, и мамины пальцы ложатся тебе на лоб… но ты и там – на берегу быстрой горной речки, где воздух прорезает прямая черно-фиолетовая щель. Твои глаза удивленно смотрят, как она расширяется на глазах, превращается в дыру, и оттуда прыгают несколько человек. Ты никогда не видел такого телепорта…
– Не может быть! Вадим, домо… – Голос отца обрывается, и папа… папа… Нет!
Нет-нет-нет! Папа!
Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается – и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам…
Ты не помнишь, что дальше. Просто становится очень больно.
Тебе пять, и ты единственный мужчина в опустевшем доме. Ты держишься и не плачешь, когда Светлые Стражи приносят домой мертвого отца и говорят маме что-то о неожиданном массовом прорыве каких-то дай-имонов. И отводят глаза, когда ломкий мамин голос спрашивает о Диме. Ты не плачешь. Ты мужчина. Должен заботиться о маме…
Но в детской, рядом с пустой кроватью Дима, ты перестаешь притворяться, и слезы прорываются сами, потому что там, внутри, где-то в груди, что-то болит, и болит не переставая, то примолкая, то разгораясь настоящим костром. Пусто, плохо, страшно и больно-больно-больно!
Где ты, Дим?
Где ты?
Дима-а!
