Ты резко поднимаешь голову. Дим?! Дим… Где? В комнате пусто… Димка, где ты? Мне же не показалось? Дим!
Не показалось! Нет-нет… Это не в комнате, это… это где-то в голове… Как это? Дим… Димка, ты живой?!
Дим… И двумя ладошками быстро-быстро провести по лицу, стирая слезы. Не плакать. Не сейчас. Дим живой. И ты его найдешь. Ты закусываешь губу, ты жмуришься, как на игре в прятки. Найти. Чтобы найти, надо почувствовать. Как учил Димка. Так никто не умеет, ни мама, ни другие ребята – только они с Димом. Протянуть ниточку… Ну давай же…
– Дим! Где ты?!
И снова где-то в голове шепчет очень усталый, тихий голос:
Ты и сам слышишь, что Димке больно – это всегда так, у них одна боль на двоих, мама шутила, что они как близнецы…
– Дим… – Не плакать, не плакать. – Дим, открой глаза, посмотри – где ты? И ищи нас!
Глухая темнота перед глазами чуть расступается, и голос звучит живее:
– Леш? Это правда ты?.. А я думал, снится.
– Иди домой! Ты можешь идти?
– Не знаю… Мне… меня… – Голос снова точно выцветает, рвется, как нитка… уходит…
Он уходит, и ты цепляешься за него, как котенок за клубок с нитками, хватаешь то, непонятно что, которое всегда одно на двоих, тянешь… и точно в стену колотишься:
– Иди сюда! Сюда! Прятки, Дим! Ищи! Дим, ищи!
Ты кричишь так, что братик просыпается… неуверенно оглядывается вокруг… тебя начинает колотить дрожь, когда ты видишь,
– Прятки, Дим! Ищи меня! Ищи меня…
Но ты опять перестаешь его видеть. Кругом темно и тихо, ты один в пустой детской, ты снова один… еще секунду.
А потом что-то начинает мигать рядом, что-то похожее… похожее на тучку брата… Дим! Он появляется прямо рядом с кроватью, непохожий на себя, всклокоченный, худой, в разодранной майке, и сразу падает.
– Леш…
И тогда ты кричишь так, что прибегает и мама, и два папиных друга…
Тебе шесть, и ты снова один в детской. Дима опять забрали папины друзья Стражи. На «беседу». Ты сердишься на них – неужели нельзя оставить брата в покое? Он же сказал, что ничего не помнит! И в память сколько раз пытались пробиться – не получается. Не хочет он помнить, ну и не трогайте его!
Хотя, может, и правда было б лучше помнить, как сказал тот дядя в очках. Может, тогда б Димка не кричал по ночам?
Его, Леша, тоже спрашивали – как получилось наладить контакт, как Димке удалось выжить у дай… демонов, как они теперь ладят. Ты честно отвечаешь, надеясь, что братику помогут. Но все равно, что-то не нравится тому Стражу, который смотрит за их семьей, и он снова и снова утаскивает Дима в Свод, смотреть и «беседовать».
Тебе семь, и ты ничего не видишь от боли. И может, вообще больше ничего не увидишь – глаза… И Дим, ругаясь и всхлипывая, что-то колдует и колдует рядом, проклиная эти гадские защиты, этот, будь он неладен, Свод и этих Стражей, которые отгораживаются от всех подряд! А потом хватает тебя на руки.
Тебе семь, а Диму девять, когда мама, виновато улыбаясь, говорит, что, возможно, у них снова будет братик. Или сестричка. И маме с дядей Андреем придется пожениться. Она надеется, что они поймут.
Они понимают. Наверное. Они помогают маме выбрать кроватку в магазине, спокойно разговаривают с дядей Андреем – он хороший, хоть и не маг. Вот только они оба против, чтобы у малыша была отдельная детская. И мамины слова, что он будет часто плакать и мешать спать, не действуют.
Они уже не маленькие и знают, что Границы, которые долгое время сплетал-удерживал Совет Стражей, в последнее время все больше слабеют, что дай-имоны теперь прорываются в их мир уже не поодиночке, как раньше, а группами и часто успевают скрыться. Они прячутся в пещерах глубоко под землей, ниже обычных, здешних демонов. Но Дим и Леш должны защищать малыша. Они старшие. Дим почему-то очень переживает. Все время если не рядом, то связь держит…
Тебе восемь, и ты снова просыпаешься оттого, что с соседней кровати слышен стон. И сердце привычно сжимается от жалости – опять?
Димке никто не может помочь – ни мамино тепло, ни Стражи со всей их светлой магией, ни знакомые ведьмы, ни даже человеческие психологи, к которым его отводили мама и дядя Андрей. Все пробовали. Все равно каждую неделю он мечется на кровати, когда во сне к нему приходит то, что он забыл…
Ты тихо поднимаешься и подходишь к его кровати. Замираешь… Ты все-таки можешь помочь, хоть и на время. Главное понять – какой сегодня кошмар. Если обычный, то все хорошо. Можно присесть на краешек постели, сосредоточиться и взять его ладонь. Можно просто коснуться, но лучше взять ладонь в руку. И поделиться. Закрыть глаза и представить что-то хорошее. Новый год с елкой и подарками, с перемазанной в джеме мордочкой малышки Зайки. Пляж с теплым, очень ласковым песком и прохладными зелеными волнами… Щенка, которого им обязательно купят… Ты представляешь и представляешь, не обращая внимания, каким горем и болью веет от старшего… думаешь только о хорошем, радостном и светлом.
Тогда, если кошмар обычный, Дим постепенно перестает дышать так, будто у него рука сломана. И слезы перестают катиться, и сам он постепенно расслабляется на постели, затихает, как котенок на грелке…
Это почти всегда помогает – если поделиться. Почти.
Но иногда, пусть и нечасто, сквозь знакомое до последней черточки лицо брата словно всплывает чье-то чужое. И тогда его лучше не трогать. Стоит коснуться напряженной руки – и сквозь стоны прорывается злое рычание, а руки бьют не глядя. После такого можно и не встать – было уже…
А наутро он ничего не помнит.
Нет, сегодня кошмар обычный.
Сжимая кулаки, вытянувшись в струнку на неширокой постели, Вадим мотает головой, всхлипывает и что-то шепчет…
Ты садишься рядом…
Тебе десять, а Диму двенадцать, когда на дом нападают. И Леш удивленно застывает, когда Дим бьет по нападающим
– Ты сделал
– Отобрал силу у демона, – повторяет Дим, пожимая плечами. – А что?
– Но, Дим… разве… Как ты научился? Ведь отбирать чужую магию могут только… не помню, как их зовут. Какие-то ведьмы из твоего учебника. Мы так не можем…
– Теперь можем. Я могу. И я наберу столько, чтоб никто больше не мог нас тронуть!
– Но как ты научился? Где?
У Дима странное лицо. Спокойное, но губы сжимаются…
– Я не помню.
Тебе двенадцать, ты первый раз за последние семь лет ощущаешь пустоту – обрыв связи. Ты замираешь прямо посреди урока, холодея от страха… и срываешься с места, оставив позади изумленного учителя.
