Тут —
— мягко округлым движением длинной руки в воздух вычертил он пригласительный жест, изогнув перед мапемуазель тонкостанистый корпус; на цыпочках вел, шею вытянув, локоть высоко подняв, чтобы видела ломкий и розовый ноготь мизинца.
— О, ля бьенвеню!
И прогиб головы (ей на грудь), и прогребыванье бороды, и разгиб белой кисти:
— Сеси э села![79]
Усадил, рядом сел: и губою полез:
— Котлеццофф, о нон рюс: се мужик, се барбар.
И — в ней взгляд прорастал (не могла его скинуть); и шарф развивной медоносного цвета с плечей оголенных сметнув на колено, ленилась на нем невнимающим взором, пока ей рассказывал он: —
— тэт а тэты с кадэ; се Пэпэ, — профе'сер: «Труля-ля, ме вуаля».
Пригляделся чорт ягодкой!
О, — предстояли: музеи, визиты, девизы, сервизы, маркизы; и сам —
— женераль —
— Золобоб!
Это — с деланным хохотом, — звонким, густым, сахаристым и злым — с оправлением галстуха темно-морковского цвета, с показом такого же цвета носка из-под серенькой, светлой, ботиночки с бледно- серебряной пряжкой; и огромные функции: Фош, Алексеев, — не больше, не меньше, а тут — ха-ха-ха —
— Золобоб!
Гонг!
С изящною задержью за спину руку откинул; и взявшись другой за конец бороды, над крахмалом приподнятой тонким овалом, отблещивая парика красной искрой, — глиссадой, глиссадою, — за мадемуазель Долобобко.
И думал, что здесь приходилось отчитываться как тому бурсаку, Хоме Бруту, который отчитывал панночкин труп.
Так была?
И — не только: был Вий — с «поднимите мне веки!»: Поднимут, — и —
— «Вот он!».
Боялся столовой; боялся Лебрейль, сюда шел; и себя успокаивал: здесь — иностранцы, не русские.
Формочки белых салфеточек; блюдчатый блеск; или — «Лондон в Москве»; иностранцы: профессор Душуприй сидит: из Белграда; Боргстром нес, промопсив лицом, свои лысищи: швед; нежно вспудренный и большерослый, серебряно-розовый, юно живеющий старец —
— лорд Эпикурей, —
— сжатый б госиянным крахмалом в раструбистом фраке, сидит государственно, шарик катая; и не реагирует; на шелестящие вкусности и на размазые губы мадам Эломёлло, обвешенной бледными блондами, с бледною бляхою, пояса, с бледно-молочным опалом (отлив — цвета пламени); с неизъяснимой фамилией, миру неведомой нации, странно немой. — Кокоакол: сидит! О, — барону Боргстрому, — ром! О, — лорду — эль!
— Дает тон, он, —
— «Пелль-Мелль» —
— метр-д'отель!
С лордом Моббзомон
Шведу, барону Боргстрому, — налево, мадам Эломёлло, — направо: поклоны (лорд Эпикурей и не двинулся); весь черч и вычерч, — он сел; только бронзовый тон бороды нарушал комбинацию «бланнуар- гри», весь — «нуар»; «гри» — штаны; «блан» — крахмалы и щеки, как виза «Пари», и как лозунг: «Война до конца!»
— Сервэ ву[80], — передал он «кавьяр» Долобобке; и впырскал в него бриллиант из волос.
Но скосяся за волосы, все же отметил: нет «этого»; вместо «него» — офицеры, компания: гости к мадам Пэлампэ и к мадам Халаплянц (шемаханского шелка кусок на татарском запястьи):
— Брав гар![81] — шею вытянул, скалясь и белые зубы показывая.
— Ки?[82]
Жицкой, Египсенцев, Стосоцо, Цезассерко, Сердил-лианцев.
— Ду?[83]
Царская Ставка.
Бубвоцкий, Бобестов, Бавлист — едут в Лондон; и все, на него озираяся, шепчутся:
— Ле Домардэн, пюблиссйст, — вероятно.
Тут, галстух оправив, с нарочною громкостью, для офицеров, но к мадемуазель Долобобко, —
— что —
— метрика, сертификация, корреспондентский билет носит в правом кармане он что — тэт-а-тэты; и переменив интонацию поз — про кулет вместе спетый с племянником лорда Хеопс, лордом Моббз; и — с сеньором Мопсини-делль-Артэ: в «Аластере», лондонском баре; смех — вместе; и — вместе: на дебри с сер Перси Леперстли.
Протягивая клок бороды над салфеткой:
«В Ньюкестле (до Бергена были) — с доктёр-эслеттр[84], Поль д'Ареньяк», — и свой локоть высоко подняв, волосинку катал и «за куссск а» разглядывал:
О, мэтр политики, доктёр-эс-леттр д'Ареньяк мадемуазель де-Лебрейль говорил — о нем: точно.
В беседу вмешался профессор Душуприй: Белград.
— Наступательный патриотизм, развиваемый вами, заслуживает порицания.
И — кисти рук, быстро поднятых четким расставом локтей, ущипнули пенсне и взнесли на горбину дерглявого носа Душуприя.
— Сэрт, — он рассклабился.
— Метрика, карточка, корреспондентский билет, — все в порядке; но главное: с милитаризмом боритесь, — напутствовал друг, доктор Нордэн, известнейший публицистический — что? — псевдоним математика, доктора фон Пшор-ра-Доннера из-под Упсалы, который с геометром Рэсселем, с другом своим, отсидевшим тюрьму социал-пассифистом, и с ним, Домардэном! И пальцами — дрр-дрр — за мир!
— Как в Ньюкестле вы — против? В Торнео же — за?
И профессор Душуприй нос ткнул в потолок (и означалась лысина: взлизы за лоб).
— Это — кровь публициста… — старалась мадам Эломёлло.
— Весьма темпераментно, — сухо отрезал профессор Душуприй: и носом — в бифштекс: с потолка.
Видно, перехватил, потому что Боргстром, швед, от шоккинга — в кекс:
И Друа-Домардэн — подавился: бифштексом.
«Пелль-Мелль»-мэтр-д'отель:
— О, моесье Домардэну пассэ[85]: перцу, хрену!
Он задержь заметил в «Пелль-Меллье» отеле? войдет, — и профессор Душуприй, словак, — нос в тарелку; выходит, — а в спину, как блохи, словечки: горело лицо; и хотелось хвататься за губы; как… как… диффамация.
Чья?
