казалось, вокруг нее воздух зыбеет улыбками; а без нее стол слезился; и кресло гримасничало.
Серафима — открытие, вышедшее из удара оглоблей, над ним разразившегося, потому что события жизни, которые бьют, как оглоблею, — благодения.
И — залетал разрезалкою: жало вонзил в свое прошлое, — в то, от которого он выздоравливает.
Залетал его нос за концом разрезалки:
— Да-с, жало вонзил!
Руку он уронил, распрямился; и — замер:
Припомнить, — опомниться, вырваться: с корнем исторгнуть!
И — руку вознес: как бы с пальмовой ветвью торжественный ход вытопатывал:
— Память — восторги живого ума.
Его лоб нарастал, точно снежная шапка; в сплошных мускулистых морщинах ходили огромные, лобные кости, волнуя седины свои; имел вид, как в венке из ковыли.
Тут — свечку увидел; и — вспыхом жегнуло; морщины, скрестясь, как мечи, поднялись; и повисли — угрозою; он пепелил свое прошлое, точно зажженной свечою, бумагу; наткнулся на свечку; поправил заплату квадратную.
Сел, положив на груди свои руки; покрыл бородою; и — замер; как умер, — от дум: —
— если только —
— не ткнули зажженной свечою его во сне им увиденном?
Страшным отсверком выблеснули сквозь усы его зубы.
Видел во сне: —
— из дыр вылезал на него очень тощий, кровавый, седой мексиканец, весь в перьях, с козлиного, узко пропяченною бородой, над которой всосалися щеки; и пламенником, размахнувшись в жестокое время, — огонь всадил: в глаз!
И — взвизжал.
И — все сделалось красным затопом, расправившим землю.
— Слепцы — прозревают, а зрячие — слепнут, — взблеснулся он глазом.
Так «Каппа», — звезда, —
— опускалась кометой в глаза! Ослепительный глаз, ослепляющий глаз, но слепой, вобрав блески, ушел за пределы миров, как комета, взорвавшая орбиту солнца, свернувшая с оси систему вселенной И ставшая даже не точкой, а — местом ее в черной бездне. Чернела заплата, как глаз, ставший углем, который, в алмаз переплавленный —
— чиркнул: —
— по жизни!
И жизнь, как стекло, перерезалась: надвое!
Да, эфиопское что-то в лице; голова, точно морда разбитого сфинкса; щека — расколупина, нос — глядит дырами.
Встал, — заходил: в повороте выбрасывал руку — направо и вверх, как весло; и потом опускал, как весло, глубоко, как веслом, ей загребывая свое прошлое; и на Загребе, с подскоком, повертывался — на прошлое.
Жил прозябанием — в мороке серо-зеленых обой; вырывался в поля; старый, серо-зеленый туман, — как обои, — в полях настигал.
Не улыбка, а отсвет улыбки явился в лице, потому что припомнилось, как —
— в котелке, в черноватой крылатке, под желтою тучей бежит он из серо-зеленого поля; а кто-то, седой, догоняет: в зеленом, прокрапленном желчью, — его —
— как себя!
Страшным отсверком выблеснули сквозь усы его зубы; и — выблеснуло стародавнее, — то, чего не было в жизни!
Открытие — дома, в — бумагах, рассунутых в томики! Надо спешить в Табачихинский! Надо — скорей, поскорей, — в них изрыться!
И — к двери: в дверях —
— Серафиму!
Они как бы замерли, не замечая друг друга; и вдруг — бородою, как облаком, он к ней навстречу вскочил за рукою летевшей, расширяясь полою, как пестрым павлиньим хвостом.
И — ударил серебряным громом ей в уши:
— Я — сделал открытие!
— Вы?
— И — забыл!
Бородою — вразлет; тормошами — враздрай.
— Скажите мне, — где оно?
Ноги и руки разъехались; стал буквой «ха»; глаз — с лицо; а лицо расширялось в исполненную выражения, просиявшую плоть:
— У кого?
В двери пузом вдавился Пэпэш, передрагивая, точно лошадь, сгоняющая оводов, красной кожею:
— Тише, пожалуйста: здесь — не кофейня-с!
Тогда, отступая, две руки на груди в кулаки зажимая и выбросив голову, мрачной Эриннией, точно щипцами, затиснула вдруг Серафима в морщинах тяжелого лобика взгляды Пэпэша.
И — лобиком в бод!
Два шажочка, с притопом, как в танце, — на согнутых
твердо коленях; в позицию — встав, помотала головкою: —
— и —
— Николай Николаевич прочь ушлепал.
Глава шестая
«Пырснь»
Цитаты
— Па-па, — Никанора за руку схватил, изловчившися, Тителев.
— Стой-ка — попались: идемте-ка!
И — в кабинетик: «топ-топ»!
Никанор же, на пуговицы застегнув пиджачок, переюркивал.
Тителев стал над столом; руки — фертиком: вметился в мысли какие-то; бросавши их, стал хвататься за дикие пятна папки; одну он рванул; шлепнул в сизое поле стола, развернул: и — посыпались вырезки.
Все это — хватом.
— Вырезки из иностранных газет; — он показывал, — о вашем брате; открытие: видно, унюхали рыбу, — он зубы показывал.
— Это строчат: для французов; что же, — Яков кивает на Якова… Вот — «Тагеблатт»[97]… На досуге, — потом: дело плевое.
— Вот «Фигаро», прочитайте, — ткнул пальцем… — Да что вы тут все топощите… Оставьте трепак!
